Соотношение сил
Шрифт:
Ветер ударил в лицо, сухо зашуршали голые ветки. Карл Рихардович тряхнул головой, будто просыпаясь.
– Погоди, не тараторь. Я не понял, Мазур что, написал Брахту правду о резонаторе?
– Ну да, – кивнул Митя, – и еще отдельно Проскурову написал, подробно объяснил свое решение. Во-первых, Брахт не дурак, сразу раскусит вранье, во-вторых…
Теперь доктор слушал очень внимательно.
– На чаше весов гибель европейского континента, – продолжал Митя, – или вообще всей нашей планеты. Ложью, предательством, насилием такой
– Что Проскуров?
– Нельзя отправлять, категорически. – Митя вздохнул. – Контейнер с девятью граммами послали с курьером в Ленинград академику Иоффе.
– Это понятно. – Доктор остановился, достал из кармана папиросы.
– Жуткий риск – даем подсказку. – Митя нервно затянулся, выпустил дым. – Разве можно доверять ручательствам Мазура и порядочности Брахта? Других-то гарантий нет. Чтобы такое отправить, надо быть сумасшедшим. Нельзя, и все.
Минуту молча стояли, курили, щурясь на солнце. Наконец Митя заговорил, не глядя на доктора:
– Я, знаете, совершенно запутался, немцы тут у нас шпионят как хотят. В делегации был заместитель военного атташе по фамилии Даме. По-русски болтает почти без акцента. Я книжку с собой взял Мазура и Брахта, о вынужденных излучениях. Мне Марк Семенович когда-то подарил. Вот сдуру вышел я с ней в коридор, Даме тут как тут. Стал клянчить почитать, сказал, что учился у Брахта в Берлинском университете. Спрашивал о Мазуре. Книжку потом вернул. А когда им устроили авиаэкскурсию, этот Даме фотографировал с самолета.
– Сопровождающие позволили?
– Да. – Митя махнул рукой. – Немцам тут вообще все позволено. Кроме военных специалистов, теперь вот историки какие-то понаехали, ищут могилы немецких солдат, погибших в Первую мировую. Весь СССР напичкан немецкими шпионами, шныряют повсюду, и ни фига их не ловят, на задних лапках перед ними прыгают, а они тут у нас чувствуют себя как дома, территорию нашу осваивают.
– Ну, мы с тобой им запретить не можем.
Докурив, они побрели по скользкому суглинку назад, к воротам школы.
– Мы-то, конечно, нет, а кто может, почему не запрещает? – сквозь зубы пробормотал Митя. – Гитлеру доверять – это разве не сумасшествие?
– Перестань. – Карл Рихардович сердито помотал головой. – Тут как раз никакого доверия нет. Только расчет.
– Ага, расчет! Чтобы им удобней завоевывать нас.
– Ты Проскурову доложил об этом Даме?
– Подробно все написал в докладной. Он говорит: будем разбираться, передам куда следует, ты пока сиди тихо, на тебя такие телеги накатали, что Берлин теперь под большим вопросом. Ну, это мы еще посмотрим! Марк Семенович правильно сказал: у них свои совпадения, у нас свои. Мне бы только убедить Проскурова насчет письма.
Доктор остановился так резко, что едва не упал.
– Погоди, ты что, считаешь, надо передать письмо Брахту?
– Да, –
– Ну, помню, – кивнул доктор, – ты говорил, она отреклась от отца, поменяла отчество и фамилию. Только при чем здесь письмо?
– Подождите, послушайте. Женя к нему приехала, они живут вместе. Отречение оказалось спектаклем. Марк Семенович сам так решил, накануне ареста. Женька до сих пор простить ему не может, ну правда, дикость какая-то: сам убедил дочь и жену отречься от него.
– Да, странное решение, – пробормотал Карл Рихардович.
– Абсолютно парадоксальное решение! Но оно оказалось верным! – возбужденно продолжал Митя. – Если бы они не отреклись, их бы выслали в лучшем случае, а его шантажировали бы ими на допросах. Работали над ним крепко, в развалину превратили, зубов нет и ногтей на двух пальцах. Выдержал. А вот страх за Женьку мог сломать его, он бы все подписал. Тогда бы его расстреляли. Он это заранее сумел просчитать и не ошибся. Между прочим, не только себя и семью спас. Ему шили шпионскую организацию, выбивали показания на десять человек, в том числе на Иоффе и Вернадского. Понимаете?
– Интересная аналогия. – Карл Рихардович покачал головой. – Заранее просчитал и не ошибся. Думаешь, с письмом Брахту тоже не ошибется?
– Других вариантов просто нет! – уверенно выпалил Митя. – Главное – не опоздать.
* * *
Известие о захвате Дании было встречено в институте всеобщим ликованием. Осталось только дождаться капитуляции Норвегии. Уже была сформирована специальная команда физиков, химиков и инженеров, готовых отправиться на завод тяжелой воды. Больше не придется пресмыкаться перед норвежцами. Завод скоро станет собственностью рейха.
Правда, тяжелой воды там пока производилось слишком мало, всего сто двадцать килограммов в год. А требовалось сто двадцать тонн. Гейзенберг считал, что это дело нескольких месяцев. Главное, поскорей завоевать Норвегию.
В комнате отдыха оживленно болтали и чокались кофейными чашками. Эмма не удержалась, тихо заметила, ни на кого не глядя:
– А ведь у Бора мать еврейка.
Герман испуганно покосился на нее, сморщился. Гейзенберг снисходительно улыбнулся:
– Милая Эмма, не надо бояться за нашего Нильса, – и, шутовски шаркнув, поцеловал ей руку.
Вайцзеккер выдал тираду о том, что некоторые черты режима поначалу настораживали, но теперь совершенно ясно: цель благая. Спасение европейской цивилизации. Что может быть благородней и выше этой цели? Ну, а средства… Ничего не поделаешь, кому-то приходится брать на себя грязную работу. Тревога фрау Брахт – простительная дамская слабость. Профессор Бор, великий Бор – неотъемлемая часть великой европейской цивилизации. В данном случае национальность его матери не имеет ровным счетом никакого значения.