Соотношение сил
Шрифт:
– Это английская утка, они что-то пронюхали и пытаются сбить меня с толку, – отчетливо произнесла Эмма.
– Совсем плохо дело, – прошептал Герман. – Неужели придется обратиться к врачу? Нет, ни за что! Я должен справиться сам. Никому не отдам мою малышку!
Он поцелоловал ее в лоб, погасил торшер возле дивана, поправил кочергой поленья, сел в кресло, закурил. В камине плясали язычки пламени. Эмма смотрела в потолок и глухо, монотонно твердила:
– Выборочная ионизация достигается при помощи излучения высокого уровня монохромности…
* * *
Сентябрь был сухой и теплый, Маша жила на даче в «Заветах», днем гуляла в роще, бродила по берегу реки Серебрянки, вечерами читала на веранде. Проглотила всего Чехова, от первого до последнего тома, взялась за Толстого.
Она привыкла к своему огромному животу и чувствовала себя священной коровой. Мама, папа и Вася по очереди навещали ее, иногда кто-нибудь оставался ночевать.
Илья приезжал на дачу поздно ночью. В этом смысле никакой разницы с московской жизнью не было. Он работал практически без выходных. Сквозь сон Маша слышала урчание мотора, шаги, тихий стук двери. Каждый вечер Настасья заявляла:
– Дождусь, не лягу.
Но засыпала в кресле или на диване. Илья не будил ее, поднимался наверх, нырял к Маше под одеяло, мгновенно выключался, выныривал рано утром и уезжал.
Маша не разрешала никому ничего покупать, шить и вязать для ребенка заранее, упорно верила в старинную примету, но запрет нарушали все. Евгеша пропадал в сарае, оттуда слышался глухой визг напильника и стук молотка. Он мастерил колыбельку. Настасья успела навязать кучу кофточек, чепчиков и носочков. Мама обметывала на машинке пеленки. Папа привез из очередной командировки лошадку-качалку и деревянный стульчик с дыркой для горшка. Илья купил кроватку и коляску, спрятал их в сложенном виде в кладовке на Грановского. Вася вычистил и привел в порядок своих солдатиков, чтобы передать по наследству.
Настасья ходила вокруг Маши на цыпочках, не приставала с пирогами и котлетами, тихо, умильно причитала, замечая, как движется и прыгает живот под ситцевым домашним платьем.
Первый осенний дождь начался утром девятнадцатого числа. Он был теплый и редкий, небо затянулось низкими желтоватыми тучами. После завтрака Маша сидела на веранде в кресле-качалке, положив босые ноги на табуретку, дочитывала последние главы «Анны Карениной», иногда поднимала глаза и глядела на дождь сквозь разноцветные ромбики больших верандных окон.
К сцене самоубийства Анны она подбиралась с опаской. В прошлый раз, года четыре назад, когда впервые читала роман, после этой сцены долго плакала от жалости к Анне и от злости на Льва Толстого. Зачем он ее убил?
Сейчас она только немного загрустила и подумала: «Он будто за руку подвел ее к платформе
Настасья крикнула из кухни:
– Скелетинка, творожку покушаешь?
Маша усмехнулась. На скелетину она давно не была похожа, скорее уж на шар с ногами.
– Спасибо, Настасья Федоровна, не хочу, сыта.
– Творожок свежий, с малиновым вареньем, очень вкусно.
На крыльце застучали шаги. Дверь открылась. Мама вошла на веранду, поставила сумку на лавку, скинула капюшон плаща, поцеловала Машу.
– Привет. Ну, как ты?
В последнее время у мамы появилась манера слишком внимательно и тревожно заглядывать Маше в глаза. У нее самой глаза были сонные, красные.
– Я в порядке, а тебе бы поспать.
– Сегодня не получится, вырвалась на пару часиков, к трем надо быть на работе.
Из кухни пришла Настасья с миской творога:
– Вера Игнатьевна, покушайте. Сейчас чаю поставлю и варенья принесу.
Маша поняла, что спокойно почитать не удастся, немного посидела с ними и потихоньку смылась наверх. Минут через пятнадцать мама поднялась к ней. На шее висел фонендоскоп.
– Мам, я же сказала, все хорошо, – проворчала Маша.
– Если бы ты ходила в консультацию, я бы к тебе не приставала. Давай укладывайся.
Каждый раз, когда мама слушала и щупала живот, Машу разбирал смех. Во-первых, щекотно, во-вторых, мамино лицо становилось необыкновенно серьезным и важным.
– Кончай хихикать, ты мне мешаешь!
На этот раз она занималась животом дольше обычного, поглядывала на часы.
– Что-то не так? – тихо спросила Маша.
– Все так, сердечко в порядке, сто двадцать в минуту, лежит он правильно. – Мама сняла фонендоскоп. – Тебе пора в Москву, Манечка.
– Почему?
– Родишь скоро.
– Ну, здрас-сти! Срок только через неделю. Забыла?
– Маня, он опустился, значит, уже очень скоро.
– Илья приедет, завтра утром меня отвезет. – Маша лениво потянулась. – Мам, до завтра не начнется, обещаю.
Мама встала и принялась расхаживать по комнате.
– Если бы я могла остаться с тобой, но я должна сегодня обязательно ассистировать на операции. Маня, поехали, пожалуйста!
– Рано, я чувствую. Ты же сама говорила, первые роды обычно долгие. Тут телефон у коменданта, если что, вызовем «скорую».
Мама очень уговаривала, но Маша уперлась. Неохота было нарушать это чудесное, спокойное течение дачной жизни, когда еще удастся вот так бездельничать, гулять, читать, валяться в постели до полудня?
Мама сдалась. Маша проводила ее до станции, пообещала, если что, сразу вызвать «скорую» по комендантскому телефону, не спеша вернулась, пообедала с Настасьей и Евгешей. Когда допили чай, Евгеша с таинственным видом повел ее к сараю, широким жестом распахнул дверь:
– Готово! Принимай работу!