Соперница с обложки
Шрифт:
– Клянусь, я не делала этого нарочно! – еле выдавила Марианна, получив носком острой туфли в живот. – Я не знаю… Не помню… Наверное, во сне, руки затекли. Вот и…
– Вот и! – передразнила ее женщина и задумалась на минуту. – Могла, конечно, и во сне стонать, тут не поспоришь. Поэтому… Поэтому… Поэтому я ему и говорю, что тебя пора отсюда убирать. Пока ты… Господи, вот что мне с тобой, дрянь такая, делать?! Что?!
– Отпусти, – кротко попросила Марианна, заранее зная, что не отпустит.
– Отпустить?! Ты че, дура совсем, да?! –
– А при чем тут это?
– Ты же сразу нас всех в тюрьму упечешь! Хоть и улик никаких у тебя не будет, фактов там всяких, но все равно нам сидеть.
– Клянусь! Нет! – выпалила с чувством Марианна.
Глупо было, конечно, надеяться, но она все равно надеялась. Даже у таких отъявленных отморозков, как эти двое, где-то на самом дне их подлых душ должно быть припрятано до случая сострадание. Может, это как раз тот самый случай, а?
– Не тот это случай! – лицо женщины неприятно скривилось, когда Марианне удалось договорить до конца. – Я быстрее бродячую кошку пожалею, чем тебя. Ты же чудовище, Марианна Степановна! Ты ужасное чудовище!
– Я дам денег!
– Засунь свои деньги знаешь куда?! – заорала женщина и снова ударила ее по щеке. – И вообще, если хочешь пить, то лучше заткнись! Я думать стану…
Марианна не выдержала и заплакала, поняв, что ее не пожалеют. Тысячу раз обещала себе, когда оставалась одна в этой квартире, что не станет больше плакать. И вот снова не выдержала.
Как, однако, слаба она стала, как беспомощна и немощна. Все же не права она была, думая, что сначала тело ее сломили, а потом уже пал дух. Все было не так, и она теперь это поняла.
Надо же, каким прозрением полон каждый ее тюремный день! Кто бы мог подумать, что стольким прописным истинам обучат ее здесь за такое небольшое, в сущности, время…
Так вот, тело-то ее все бы выдержало, если бы не был подточен ее дух. А подточен он был еще до заточения в эту квартиру. Да, это именно так!
Начал Ярослав, продолжила Тамара, добила ее дочь. А этим двоим и особых усилий прилагать не нужно, она уже наполовину мертва…
Ее мучительница думала или делала вид, что думает, не очень долго. Походила, нарочито цокая каблуками, по комнате минут пять, а то и того меньше. Смотрела на нее при этом достаточно странно, то один глаз прищурит, то второй, будто прицеливалась из невидимого оружия. Потом вздохнула, и глаза у нее при этом даже будто туманом заволокло, и говорит:
– Убью я все же тебя, Марианна Степановна.
– Скоро?
Зачем спросила? Что даст отсрочка, если ее не убьют прямо сейчас? Продлит мучительное ожидание, да и только.
– Уже скоро, – деловито кивнула та и все же сжалилась, сходила в кухню и принесла ей стакан воды. – На, пей. А то и правда сдохнешь тут, пока меня не будет, да завоняешь.
Ага, значит, время еще осталось! Значит, не сию минуту! Не через час и не вечером. А может, через день или даже два. А
Кто?! – тут же задохнулась от болезненного разочарования Марианна. Кто станет спасать ее? Для того чтобы спасать, ее должны прежде всего искать, а ее не ищут. И эти двое сообщили ей, что не ищут. Да и по логике вещей искать ее было некому. Ярослав – на которого имелась очень слабая надежда – сидел в тюрьме. Дочь – на которую надежда была бы чуть крепче – мертва. Больше ее искать некому. Остальным ее исчезновение было только на руку. И ничего, кроме радости, не вызовет. Так что…
– Я что хочу тебе сказать, Марианна Степановна. – Женщина присела перед ней на корточках и снова принялась ощупывать взглядом ее лицо. Сколько же раз это было тут, господи! – Ты помолись, пока меня не будет. Хорошо помолись, искренне покайся, потому что умрешь ты уже через три дня.
– Честно? – Голос звучал очень сипло, но достаточно храбро, за что она себя тут же похвалила.
– Честно, честно, не сомневайся. Разве я соврала тебе хоть раз?
Что правда, то правда, каждое свое слово эта сволочь подтверждала газетными публикациями, в основном желтоватого оттенка. Они захлебывались от желания перещеголять друг друга и выдвигали версию за версией. Подоплека трагической истории семейства Волиных была у всех разная. Кто во что был горазд, выбирая мотив для убийства ее дочери Аллы. И лишь в одном корреспонденты оказались солидарны: все как один обвинили в этой смерти ее – Марианну. Ревность ли, злоба на неразумное дитя, неосторожность бытовая послужили поводом для убийства, но, по их мнению, это она убила собственную дочь и потому теперь скрывается.
– Тебя никто, кроме милиции, не ищет, – ржал как полоумный ее тюремщик несколько дней назад, зачитывая ей очередную газетную статейку. – А как ищет у нас милиция, сама знаешь. Им труп можно на крышу машины запросто сбросить, они и то сделают вид, что не заметили. Пока в кабинет его не затащишь…
И снова принимался ржать, видимо, сочтя себя очень остроумным.
– Итак, через три дня поедешь с нами в одно место, там и умрешь. На все согласна? – уже перед уходом сподобилась поинтересоваться ее мучительница.
– А у меня имеется выбор? – усмехнулась расквашенными губами Марианна.
– Нет, но… – закатила глаза под лоб гадина, потом рассмеялась и тряхнула головой: – А ты ведь права! Выбора у тебя и в самом деле нет! Итак, три дня. Молись пока…
И ушла, не забыв снова залепить ей рот липкой лентой. Руки она ей сегодня так и не развязала и в туалет не сводила, приказав гадить под себя.
В комнате снова стало тихо. И что самое отвратительное – за окном стемнело, и рассмотреть теперь – сорвало с клена листья или нет, невозможно. А она ведь загадала! И у нее ведь есть целых три дня! Целых три дня, чтобы помочь себе, раз никто не желает ей помогать.