Сопка голубого сна
Шрифт:
Он крепко обнял его, трижды поцеловал и открыл дверь.
— А теперь уходи!
Почти вытолкнул его на улицу и крикнул вдогонку:
— Сегодня же, сейчас же уезжай! И подгоняй коней!
Бронислав был потрясен — Васильеву угрожает смерть, Васильев взялся совершить покушение на исправника или губернатора, это ясно, а он ему, действительно, ничем помочь не может.
За обедом он был так молчалив и угрюм, что хозяин спросил, не случилось ли чего.
— Яшка, сын Емельянова, мой ученик, тяжело заболел. Фельдшер Тетюхин дал мне для него лекарство,— ответил Бронислав, толкнув под столом Николая.— Мы не могли бы, Николай Савельич, двинуться в обратный путь сейчас же?
Когда они уже переправлялись на пароме на тот берег, он объяснил:
— В Удинском что-то готовится, Николай
— Правильно,— похвалил Николай.— Ты теперь охотник, политикой не занимаешься, а я за тебя в отпето.
На следующий день, когда у Пантелеймона выдалась пара свободных часов, внизу, в горнице, состоялся его первый урок с детьми. В середине урока туда вошел Бронислав, держа в руках два кулька.
— Вы, Маша и Яша, прилежно занимались, вот нам от меня в подарок... А тебе, Пантелеймон, в благодарность за то, что выручил меня.
Дети, разумеется, не выдержали и тут же отведали конфет. Пантелеймон тоже взял в рот конфету с таким сладострастным выражением, словно он обнимал женщину.
Прошло тринадцатое, четырнадцатое и пятнадцатое сентября. Из Удинского никаких тревожных вестей не поступало. Шестнадцатого туда собрался ехать Ерофей, сын Михея, бывшего каторжника с зеленым клеймом КАТ на лице. Бронислав отправил с ним ксендзу взятые в свое время номера «Дзенника Петерсбургского» и «Курьера Варшавского». Ерофей вернулся с приветами от ксендза и кошелкой помидоров, которых все отведали, держа руку под подбородком, чтобы ни капли этого лакомства не уронить, словно это ананас заморский. ...В Удинском, рассказал Ерофей, все по-старому, никто не приезжал, ошибка какая-то вышла, только рядом с управой осталась мачта с государственным флагом, который сам взлетает на верхушку и сам опускается... Ошибка, вздохнул Бронислав с облегчением, чувствуя, что у него камень с сердца свалился.
Из окна он видел теперь аккуратные, маленькие стога, по девять снопов наклонно друг к другу зерном вверх, а десятый, развернутый зерном вниз, прикрывает их, словно шапка. Осталась только перевозка да обмолот. Николай Чутких уже свез все свои снопы, Евка с Митрашей должны были обмолотить их сами.
Он взял с собой Бронислава на охоту с манком. Спрятавшись в кустах, посвистывал, рябчики отвечали, подлетали поближе, и тогда он стрелял. Он сделал Брониславу такой же свисток и научил им пользоваться. На обратном пути зашли к нему почаевничать. Когда Бронислав прощался, к нему вышла Евка, неся меховые чулки-каченцы.
Возьмите, Бронислав Эдвардович,— она смело глянула ему в глаза и низко поклонилась.— И простите меня за грубое слово.
Хороша девка, подумал Бронислав, и извиниться умеет с достоинством, не стесняясь отца.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, а за подарок спасибо, нужная вещь.— Он сунул руку внутрь и почувствовал теплую пушистость чулка.— Не раз, наверное, в мороз благодарить вас буду, Евдокия Николаевна.
«2.Х.1910 года. — Очень важно. Записываю подробно все, как было. Я охотился в Золотом Яру, в десяти верстах от дома. Приманивал удачно. Вечером, возвращаясь, зашел к Чутких. Николай меня похвалил. Рассказал, что был на общедеревенском собрании, приехали из Удинского директор школы Косых и еще какой-то мужик, уговаривали поддержать молочные кооперативы, потому что в кооперации, мол, будущее Сибири, ему стало скучно, и он ушел, не дождавшись конца.
Дома у нас еще не ложились, когда я пришел и принес восемь рябчиков. Сказали, что меня гость дожидается, ему постелили в моей комнате, как он просил, будет ночевать. Кто такой? Васильевым назвался... Я попросил Лукерью дать мне чайник с кипятком и собрать чего-нибудь поесть и со всем этим поднялся наверх.
Васильев лежал на тюфяке лицом к стене. Услышав мои шаги, повернулся — и я не узнал его. Я, конечно, знал, что это он, но передо мной был совсем другой человек.
Вместо жизнерадостного бородача с живым, веселым взглядом я увидел худое, гладко выбритое лицо, тоскливые глаза, рот, искаженный какой-то горькой гримасой, седые виски.
Не говоря ни слова, я поставил на стол чайник и поднос с едой. Васильев
— Тебя так напугал мой вид?
— Напугать — не напугал, но поразил. Прости, я не поздоровался... Ты голоден, наверное?
— Ужасно. Не ел с утра.
— Тогда давай прежде всего поедим. Я тоже не ужинал еще.
Я возился у стола, расставляя тарелки, чашки, достал из чемодана последнюю бутылку «смирновки» и, откупоривая, подумал: «Вот и случай подходящий!»
Давай выпьем. Говорят, это успокаивает нервы.
Нервы у меня в порядке, только мировосприятие изменилось. Но выпью с удовольствием.
Он взял в руку и начал рассматривать купленную н Нерчинске кружку с женщиной.
А ты по-прежнему один? Без женщины?
— Без. Не встретил ни одной хоть мало-мальски по душе. А теперь ухожу в тайгу на всю зиму... Ну, так за встречу!
Мы выпили и принялись за еду. Васильев ел жадно, видно было, что он очень голоден. Я угощал, ел сам и гадал, что же случилось. Господи, что могло случиться, ведь в Удинское никто не приехал?!
Наконец он отодвинул тарелку.
— Плесни еще «смирновки», буду рассказывать. Я подлил ему в кружку, он отпил глоток.
— Ты хочешь, чтобы я объяснил свое загадочное поведение. Так вот, слушай... Только трубку закури, рассказ будет долгим.
Я последовал его совету. Васильев протянул мне газету.
— Вот, привез тебе номер «Голоса Сибири», вырежь отсюда статью под названием: «Премьер-министр Столыпин в Сибири».
— Что такое? Столыпин в Сибири?
— То, что ты слышишь. Столыпин, сопровождаемый Кривошеиным, пробыл у нас с 19 августа по 20 сентября. В результате этой инспекционной поездки, как сообщает «Голос Сибири» (Васильев зачитал, а я теперь списываю с газеты), «должен появиться очень пространный, на 168 печатных страниц, но четко и добросовестно составленный отчет. Первый и основной вывод этого документа таков: самой важной формой деятельности государства в Сибири является колонизация. За триста лет в Сибири поселились всего четыре с половиной миллиона человек, в то время как за последнее пятнадцатилетие — три миллиона, из них половина в 1907 — 1909 гг. Дальнейшая колонизация должна проводиться планомерно, с исключением всякого хаоса и при всесторонней помощи со стороны государства... Столыпин с Кривошеиным посетили шесть уездов, удалившись на лошадях от железной дороги и водного пути на восемьсот верст. Таким образом, они обследовали лесостепную зону, примыкающую к железной дороге, и так называемую Марьинскую тайгу в Центральной Сибири. Больше всего понравилась высоким путешественникам северная полоса киргизских степей и степная часть Алтая — «земля обетованная» для переселенце! Дальше в отчете затрагиваются многие другие вопросы, такие, как транспорт для переселенцев, мелиоративные работы на степных землях, склады и снабжение, агрономическая и врачебная помощь, специфика сибирских волостных общин, сбыт зерна, масла и других продуктов...» Вот о чем рассказал «Голос Сибири» .
— Но какое это имеет отношение к тебе?
— Ты поймешь, когда узнаешь, что маршрут Столыпина предусматривал посещение Удинского.
— Откуда ты знаешь?
— Маршрут Столыпина был известен только нескольким лицам из его ближайшего окружения. Несмотря на это, я получил двадцатого августа шифрованную телеграмму от Центрального комитета нашей партии. Она пришла в контору Зотова, и ее мне передал телеграфист, с которым ты познакомился у меня, Любочкин. Расшифровав, я прочитал: «Тринадцатого сентября Столыпин будет в Удинском. Предлагаем совершить покушение». Я ответил: «Ваше предложение для меня приказ». Весь день я думал, где и как организовать это покушение. И поздно вечером отправил вторую телеграмму, тоже, разумеется, шифрованную: «Пришлите восемь человек с автоматическим оружием и динамитом под видом золотоискателей. Второго сентября пусть сойдут на станции Топорки и отправятся на подводах в деревню Белое. Седьмого сентября я буду там и поведу их дальше». Собственно, я не надеялся на Москву, вообще на Россию, им не успеть. До одних только Топорков семь суток езды. А ведь нужно еще время, чтобы подыскать людей, раздобыть оружие, динамит... Я надеялся на Сибирь, особенно на иркутскую и красноярскую организации, эти могли успеть...