Сопка голубого сна

Неверли Игорь

— Вера Львовна, это же вам такое беспокойство...

— Никакого беспокойства, за ужином поговорим,— и кинулась отпирать ворота.— Заезжайте. Видите, весь двор свободный, половина его под крышей... Располагайтесь. Маланья в дровяном сарае спит.

— Мои подопечные, Цаган и Дандор,— представил Бронислав бурят.

Оба сняли свои лисьи малахаи и поклонились.

— Очень приятно,— сказала Вера Львовна, протягивая руку.

— А это куда отнести? — Бронислав поднял один из четырех мешков, лежавших на нартах.

— Что это?

— Кедровые

орешки, гостинец из тайги привез вам, надеюсь, что у вас этого нет и вы не обидитесь...

— Угадали, не обижусь! Я сама собиралась за орешками, в этом году, говорят, на них урожай, да так и не собралась, а щелкать их очень люблю... Спасибо за память... Дуня, детка, истопи баню! — бросила она кому-то в темноту.— После дороги приятно попариться. А пока вы будете мыться, я приготовлю ужин.

Все трое вымылись как следует, буряты четыре раза мылили головы и спины, прежде чем начала стекать мало-мальски чистая вода, а когда они пришли в сени за своими вещами, то нашли рядом с ними чистое исподнее и рубашки... Где она их раздобыла? И кто принес их сюда?

Бронислав спросил об этом Веру Львовну, когда они, красные и распаренные, вошли в горницу.

— Это наша с гномиком тайна, — ответила она.

— А гномика зовут Дуней?

— Ясно, что не Евкой. Единственная Евдокия — Евка — это Евка Чутких.

— Кстати, не было ли от нее письма?

— Было из Харбина. Она потрясена и очарована городом, устраивается в своей пятикомнатной квартире, горда успехами мужа и ждет благополучного разрешения от бремени, обязательно мальчиком... Садитесь, друзья мои. Вы, наверное, оголодали, я слышала, что вы ехали три дня.

Буряты — торжественные, молчаливые, сели, точно два манекена. Они не знали, как себя держать, как есть — наверное, с тарелки, если перед тобой стоит тарелка? И не руками, а вилкой и ножом... Они подражали каждому движению Бронислава. Вера Львовна, казалось, совершенно не замечала их смущения.

— Я люблю стряпать, а еще больше люблю веселые лица за столом. Попробуйте, пожалуйста, окорок и паштет... А прежде всего выпьем за успех вашего похода в Удинское! Бронислав, откройте, пожалуйста, эту бутылку.

Бронислав откупорил и разлил по рюмкам красное бургундское вино, присланное, как он догадался, отцом на новоселье.

— Вкусно? — спросила Вера Львовна бурят. Они закивали головами.

— Отличное вино,— подтвердил Бронислав.

Она начала его расспрашивать, как ему живется в этом таежном доме в местности без названия.

— Название уже есть. Буряты сказали, что когда-то давно, это место называли Сопкой голубого сна.

— Сопка голубого сна... Странно.

— Собственно говоря, надо бы сообщить об этом археологам, но мне так хорошо в нашей глуши с древними развалинами, что я даже думать боюсь о том, что они разроют мое подворье, как кроты, и сделают из этого научную сенсацию.

Вера Львовна слушала его рассказ как завороженная.

Буряты

встали из-за стола, поблагодарили и спросили, можно ли им лечь спать.

— Да, конечно, вам уже постелили на кухне, на полатях.

Она пошла их проводить, а вернувшись, сказала Дуне, девушке лет пятнадцати или шестнадцати, с испуганным лицом и большим синяком на щеке:

— И ты, детка, тоже можешь лечь, ложись в моей комнате.

Когда Дуня вышла, Бронислав спросил вполголоса:

— Почему она такая нервная или запуганная?

— Потому что боится. Она сирота, внебрачная дочь покойной сестры Кольцовых. Уже месяц работает у меня, и я к ней очень привязалась. Но семья Кольцовых почуяла, что тут можно заработать. Богатая барыня, да и добрая к тому же. Можно ее доить. И начали избивать девчонку. Как придет домой, так ее лупят. Сегодня Кольцовых ударил ее по щеке. И все для того, чтобы я из жалости к ней согласилась на выкуп.

— Простите, на что?

— Они просят сто рублей за справку, что отказываются от опекунства над ней в мою пользу.

— Ну а вы?

— Я бы и двухсот не пожалела, но за такой наглый шантаж больше пятидесяти не дам. А не согласятся, вышлю ее тайком в Иркутск, не позволю подлым хамам издеваться над Дуней и надо мной!

Она это почти прокричала, но спохватилась и продолжила уже спокойно:

— Ну а как ваши дела на охоте? Дичи, говорят, в тех краях много.

— Да, особенно белок. Но я белок не стреляю, мне не доставляет удовольствия убивать этих симпатичных животных, а в деньгах пока не нуждаюсь. В сентябре и октябре я не охотился. Мы ставили забор. Один раз только пошел в тайгу и убил горностая. Сейчас принесу.

Он вышел на крытую часть двора, где стояли его нарты, и вернулся со шкуркой горностая.

Вера Львовна была в восторге — она гладила серебристый ворс, дула на него, повторяя:

— Ах, какой чудесный мех... Как же вы его добыли?

— Выстрелил лосю в ухо.

— Лосю? Я спрашиваю о горностае.

— Я и говорю. Горностай загрыз лося.

— Такая малявка на лося кинулась?! Брониславу пришлось повторить всю историю. Когда

он рассказал, что свистнул и из уха лося выскочил удивленный горностай с мордой, перепачканной кровью и мозгом, Вера Львовна отодвинула от себя мех.

— Какая мерзкая кровожадность...

— А я хотел вам подарить, вот только...

— Нет, спасибо. Я бы этого не могла носить. У меня бы все время стоял перед глазами несчастный лось, мотающий головой, в которую впился этот гаденыш. Продайте шкурку, вы получите за нее хорошую цену.

— Да я могу ее подарить кому-нибудь, кто не знает всей этой истории. Например, Насте, жене моего друга, Васильева. Что неизвестно — того как бы и не было вовсе.

— Вот, вот... Зачем же вы мне рассказали? Бронислав глянул на нее с укором — как же я мог соврать, обмануть, я же люблю тебя? Она поняла и покраснела.