Сопка голубого сна

Неверли Игорь

— Простите, забыла... Значит, во сколько вас завтра поднять?

— В шесть.

— Тогда спокойной ночи... Пусть вам приснится какой-нибудь из голубых снов старой сопки.

Наутро он проснулся, услышав бой стенных часов и ее голос рядом с собой:

— Уже пора, Бронек, вставайте.

Она была одета, причесана, словно и не ложилась.

Бронислав с бурятами быстро оделись, умылись, позавтракали. Вера Львовна, прощаясь, сказала, что ждет их обратно завтра к вечеру.

В три часа дня они приехали в Удинское. Там было многолюдно, на улицах

стоял пьяный гомон. Зотов из трех тысяч рабочих своего «Самородка» на зиму увольнял две тысячи, которые большей частью разбредались по ближним деревням, пропивая заработанные деньги и уворованное золотишко; в том числе кутили и в трех удинских трактирах.

Они подъехали к открывшемуся недавно кооперативному магазину и вошли внутрь. Бронислав обнял Васильева, представил ему двух своих подопечных, Цагана и Дандора, а им сказал, чтобы они и впредь все покупки делали только здесь, так как тут их никто нйкогда не обжулит. Затем он приступил к самым большим в своей жизни закупкам.

В продовольственном отделе Васильев дал ему попробовать кусок сыра «Уда», сказав, что они надеются завоевать им рынки западной Европы. Сыр был, действительно, на редкость вкусный и пикантный. Бронислав взял десять головок и начал подбирать провиант для себя и для бурят; приказчик взвешивал, Васильев считал, буряты грузили на нарты.

Затем он купил все, что нужно, для Павла, а для себя несколько мелочей и костюм.

В промтоварном отделе он купил также бритву, кисточку, ножницы и мыло для Павла, всевозможные иголки и нитки, часы для Митраши, велел наполнить керосином бочку, стоявшую на последней нарте. Взял туалетное и хозяйственное мыло, льняное полотно, одеяла и подушки.

В отделе охотничьей и рыболовной снасти он с удивлением рассматривал диковинные ружья с винтовочными затворами, но гладкоствольные, 28 калибра, с прикладами, выкрашенными в зеленый цвет.

— На Ижевском заводе,— объяснил Васильев,— после того как на вооружение армии ввели винтовки с пятистрельным диском, осталась уйма прежних однострельных берданок. Их решили сбыть. Рассверлили нарезные стволы под самый маленький калибр дроби и пустили в продажу, как охотничьи ружья, по двадцать рублей за штуку. Людям нравится, за две недели мы продали семнадцать штук! Они отлично бьют пулями с восьмидесяти шагов, а дробью ничуть не хуже с пятидесяти... Смотри, у нас осталось всего семь этих берданок.

— Я возьму три,— сказал Бронислав. Подобрал к ним ремни с ячейками на двадцать пять патронов, медные гильзы, пистоны, пыжи, порох, дробь и другие аксессуары, один комплект велел отнести на свою нарту, для Павла, а два вручил Цагану и Дандору: — Вот вам оружие... А теперь покупайте на свои деньги то, что вам женщины велели.

Буряты начали рыться в кумачах, ситцах, пестрых лентах и крученых шелковых нитках, Васильев тем временем считал, сколько причитается с Бронислава, насчитал 475 рублей, Бронислав расплатился и ушел, обещав вечером зайти.

Они отправились на постоялый двор, по дороге заскочили на почту, где Бронислав получил два письма — от Халинки и от Шулимовых.

Он пробежал их глазами. Халина горячо благодарила за присланные пять тысяч; сразу после их получения она оставила работу на телефонной станции, потому что работать и заниматься домом, не имея прислуги, было свыше ее сил, приходилось изо дня в день хлопотать по хозяйству до полуночи, а уже в шесть утра вставать на работу... Анютка целует дядю, она уже знает всю азбуку, очень способная девчушка, но болезненная, в этом году пойдет в школу... Муж по-прежнему работает кассиром на железной дороге, шлет Брониславу привет... Это ж надо, привет мне, бандиту из «Пролетариата»! Зауважал, получив пять тысяч... А Шултшовы писали из Харбина то же самое, что уже сообщали Вере Львовне... С поднятыми парусами они отправляются в свой рейс успеха.

На постоялом дворе они сняли просторную комнату, отнесли туда все вещи с нарт. Буряты, ошеломленные своим богатством, были в полном шоке. Бронислав заказал для них безалкогольный обед, а сам пошел к Васильевым.

В уютной, теплой атмосфере их дома он расслабился, отдыхал душой. Настя пополнела, превратилась в дородную женщину и снова ждала ребенка. Горностая она приняла с восторгом, примеряла, прикидывала, какую сделает себе шапочку. Привела показать гостю своего первенца, Борю, живого, смышленого мальчишку.

После ужина Васильев рассказал Брониславу о своих кооперативных делах. Строительством магазина и производством сыра «Уда» он привлек к себе внимание, кооператоры из Нижнеудинска хлопочут о его переводе туда, потому что там создается сыроварня...

— Значит, ты отсюда уедешь, Ваня?

— Думаю, что да.

— Ну что ж, успеха тебе и сыру «Уда»... Желаю вам завоевать Нидерланды!

Настя, внимательно следившая за ним, неожиданно спросила:

— Бронислав, что с вами?

— А почему вы спрашиваете?

— Вы какой-то взвинченный, рассеянный... Уж не влюбились ли?

Бронислав ответил не сразу.

— Я люблю,— сказал он наконец серьезно.— Люблю Веру Извольскую. Она не согласилась стать моей женой и, вероятно, никогда не согласится. Я знаю об этом, и все же не чувствую себя несчастным, пока она не отказывает мне в своей дружбе. Странное чувство — такая любовь...

В глазах Насти он увидел сочувствие — бедный Бронислав... Васильев же казался скорее встревоженным — черт возьми, дело серьезное...

На постоялом дворе, пробравшись сквозь пьяную толпу внизу, он поднялся к себе наверх и обнаружил обоих бурят с зелеными берданками в руках, готовых защищать громоздящиеся на полу мешки и узлы. Они не могли спать, караулили свое богатство, а Брыська во дворе охранял оленей. Бронислав их успокоил, заверив, что никто не посмеет врываться в комнату к трем вооруженным мужчинам, и для полной надежности запер дверь на ключ.

Назавтра шел снег, они ехали среди легкой метели и к вечеру прибыли на подворье Веры Львовны. Распрягли оленей, нарты оставили под крышей и вошли, отряхиваясь от снега, на кухню — каждый с головкой сыра «Уда» в руках.