Сопроводитель
Шрифт:
— Этот летчик, чтоб ему таки жить на одну тринадцатую зарплату, всех собак в городе на меня перевешать собрался, — ворчливо сообщил Пипус. — К твоему сведению, Мойша, я совершенно не знал, для какой цели ты понадобился моим друзьям.
— Я же тебе говорю: они тебе доброе дело сделать захотели.
— Ах, гимназисты! — выругался Соломон. — Я же их об этом не просил. Я летчику такую хохму подготовил, что пальчики оближешь, и мне Леня в городе нужен. А ты, получается, увез его в Томск. Ну, ничего, переживем. Поездом из Томска двое суток…
— Дудки, — оборвал я его. — Я его не довез. На
— Лишай на их головы! — взревел Пипус. Впрочем, ревом это было нельзя назвать — имея с детства посаженный голос, он изобразил примерный вариант прощального пароходного гудка: так же сипло и с такой же тоской. — Чтоб им никогда от геморроя не вылечиться! Какая гадость в их черепах вместо мозгов плещется — подумать противно!
— Они меня снова наняли, — прервал я этот поток брани. — Именно для того, чтобы в максимально короткие сроки попытаться вызволить твоего однокашника.
— В максимально короткие? — переспросил он. — Что они имеют в виду под словом «максимально короткие», выблядки осла и мартышки? Он мне нужен уже послезавтра вечером!
— Думаю, если постараться, он будет у тебя послезавтра вечером, — успокоил я. — Живой или мертвый — другой вопрос.
— Мертвый он мне нахрен не нужен, — отрезал Пипус.
— Учту, — кивнул я. — Собственно, я тебе звоню вот по какому поводу. Этот твой друг, который меня нанял, не оставил своих координат. А они мне нужны, потому что я хочу разжиться машиной. На ней все можно провернуть гораздо быстрее, да и с удобствами.
— Зачем тебе его координаты? — удивился Пипус. — Нужна машина, ты так и скажи: «Соломон, дорогой, я тебе, как другу, говорю: «Нужна машина!». И — ты же знаешь Пипуса! — я тебе отвечу: «На!», и протяну ключи зажигания.
— Ты действительно можешь проделать такой фокус? — я проглотил довольную ухмылку и подпустил в голос недоверия.
— Ты живешь в той же развалюхе? — сердито — из-за того, что ему не поверили на слово — спросил Пипус.
— Это девятиэтажка! — оскорбился я.
— Два залпа прямой наводкой по этой девятиэтажке, и она станет гораздо ниже, — возразил он. — Сообщи мне данные твоего паспорта и водительского удостоверения, и через два часа машина прибудет. Только жди дома.
Я зачитал ему десятка два цифр и букв, после чего он отключился, недовольный. Впрочем, эмоции Пипуса можно было понять. Друзья-товарищи неожиданно, зато от чистого сердца, подложили ему изрядную свинью. Хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Теперь у него оставалась одна надежда, и этой надеждой был я. Сомневаюсь, чтобы он был особенно счастлив этим обстоятельством — расхвалить меня и подсунуть другу, как специалиста по разного рода хипешам — это одно, а самому воспользоваться моими услугами в этом качестве — совершенно другое. И потом, я неплохо знал Пипуса — он жутко не любил от кого-нибудь зависеть, а в сложившейся ситуации его зависимость была налицо.
Но, если на чистоту, это его проблемы. Мне же оставалось сидеть и ждать обещанную машину. Желательно, не без пользы. По возможности сообразить, как подобраться к генералу. Потому что другого пути вернуть
Однако с дельными мыслями была напряженка. Ничего удивительного — в этом суровом мире с дельными мыслями всегда напряженка. Поэтому я сходил в кухню за оставленным там кофе, разбавил остывшую жижу кипятком и пошел в зал. Включил телевизор и уселся смотреть футбол.
Я ничего не понимаю в футболе, но смотреть его люблю. Потому что, с одной стороны, есть повод бесплатно и беспричинно поорать, иногда даже и поматериться, а с другой — потому что я здесь, а они там, мне ничего не угрожает, а их постоянно лупят по ногам. Сам бы я по этой причине на поле никогда не вышел. И еще потому, что никак не соображу, какой кайф принимать на собственную — не казенную, прошу заметить — голову мяч, посланный вратарем куда подальше. Это, я подозреваю, больно и небезвредно — поподставляй-ка вот таким макаром башку под мяч лет двадцать, и у тебя вместо мозгов сливочное масло образуется.
Но это, опять же, не мои проблемы. Короче, люблю футбол по телевизору — за то, что они там, а я здесь.
«Динамо» — «Ротор». Крутой замес. Я глотнул кофе и залюбовался каким-то детиной в белой робе, косившим всех направо и налево у динамовской штрафной. Куда там Шварцу в боевиках.
Только мой кумир меня вдруг взял, да и разочаровал. Неизвестно откуда прибежал маленький и щуплый, сделал вокруг косильщика пару кругов, после чего тот растянулся на газоне, дрыгая от огорчения ногами.
И я вдруг тоже дрыгнул ногой. Е-мое, а ведь у Коновалова, хоть он и генерал, тоже есть какие-то увлечения! Тем более — если он генерал. У них у всех, я слышал, имеется сдвиг по фазе на какой-то своей теме. Кто-то крестиком вышивает, кто-то рыбу даже на портянку ловит, у кого-то футболом крыша сбита. На то они и генералы. Им можно.
Мысль была умная и даже дельная. Обладающая жуткой научной ценностью. Прямо бери и тащи ее в музей естествознания, чтобы другие смотрели и диву давались. Дело оставалось за малым — узнать, что же все-таки предпочитает генерал от авиации Коновалов. Однако как раз в этом ничего сложного не было — этажом ниже меня, в квартире, расположенной напротив, жил один такой красавец-мужчина, из дома даже с мусорным ведром выходивший при полном параде — синяя форма, голубые погоны. Разве что фуражку иногда забывал напялить. Хотя, если разобраться, неба он видел не больше, чем я — работал в аэропорту механиком или полотером взлетно-посадочной полосы. Я подробностей не помню.
Вот к нему-то я и спустился. Любой уважающий себя подчиненный должен знать хобби уважающего себя начальника. Чтобы иметь возможность время от времени делать ему приятные сюрпризы. К примеру, начальнику, коллекционирующему счета в швейцарских банках, три раза в год — на День Рождения, Новый год и — просто так, ни всякий случай, — к Восьмому марта, подносить по миллиончику в конверте. Пусть коллекция пополняется.
Стучать пришлось минуты две. Самолетный лекарь упорно не хотел открывать дверь, а я упорно продолжал долбиться. Война нервов, натурально. И я ее выиграл. Обитая дерматином деревяшка распахнулась и на меня уставились два пронзительно черных глаза.