Сопроводитель
Шрифт:
«Где же он свои цветы разводит?» — недоуменно подумал я. Но потом решил, что, скорее всего, вряд ли за этими могучими стенами все сплошь кирпичное. Даже наверняка там есть внутренний дворик, вполне земляной и, может быть, весьма плодородный, где авиагенерал и производит свои опыты a-la Мичурин. Но эта догадка в смысле возможности проникнуть на вражескую территорию мне ничего не давала.
И вообще, судя по всему, попасть туда можно было только с воздуха. А я, к стыду своему, не был ни дельтапланеристом, ни даже парашютистом. Стыдуха сказать, но я и как птица летать не умел. У меня вообще в этом смысле зиял огромный пробел в образовании. Так что необходимо было выбирать какой-то другой
Только вот какой? Я, на всякий случай, прикинул высоту стены. Ничего, собственно, душераздирающего — метров шесть. Для обычного забора, конечно, много, но для замковых стен, поймите меня правильно, мелковато. Хотя, с другой стороны, не будет же генерал, при всей его спеси, возводить посреди современной страны настоящий рыцарский замок — государство может не вполне правильно понять его тягу к истории, напустит ревизоров, налоговую инспекцию с такой же полицией, а там, глядишь, и прокуратура с милицией подтянутся. Вот и доказывай потом, что ты всего лишь воздухом старины подышать захотел. Там люди серьезные работают, могут и посочувствовать, натуральной стариной любоваться отправят. Тюрьмы-то у нас тоже все сплошь старенькие. В общем, хотел генерал того или нет, а пришлось ему уменьшенной копией детской мечты обходиться. Ну, не все коту Масленица, есть и Великий Пост.
Но копия была хоть и уменьшенная, а голову меня поломать изрядно заставила. Все-таки я приперся в такую даль совсем не для того, чтобы архитектурными красотами восторгаться.
План попадания вовнутрь — плохой ли, хороший, не играло роли, поскольку он был единственным — сложился в голове минут через двадцать, и к этому времени я успел отбить себе ноги о крупный щебень, которым было уложено пространство вокруг коттеджа, и меня изрядно покусали комары. Они, эти гнусные кровососущие гады, превратили мое нежное тело, натурально, в дуршлаг, а потому я принялся за воплощение своего плана в жизнь незамедлительно.
А именно — выхватил из кармана гранату, вырвал из нее чеку и швырнул ее, похожую на китайскую грушу или африканский ананас, как только мог высоко. А мог я, как оказалось, солидно — раза в три выше, чем требовалось для перелетания через забор.
Гранату, конечно, было жалко. Не подумавши хорошо, я захватил в дорогу только парочку, и теперь с одной пришлось расстаться. Обидно до слез, но что делать — искусство требует жертв.
За стеной громыхнуло. Судя по воплям, раздавшимся следом, жертвы были. Значит, будет и искусство, хотя у меня, честно говоря, и в мыслях не было никого убивать или калечить. Я рассчитывал, что на таком огромном пространстве, какое занимал замок, в такое позднее время да при таком обилии комаров, мой экспромт никому вреда не причинит. Громыхнет и соберет вокруг себя любопытствующих. Что получилось на самом деле — не знаю, сквозь кирпичную стену видно было хреново, лучше сказать — вообще нихрена не видно. Поэтому я поступил так, словно все прошло по плану — подобрав руки в ноги, рванул прочь с этого места, показавшегося вдруг очень ненадежным.
Впрочем, куда бежать, я толком не представлял. В моем плане на этом месте расположилось стыдливое «авось». Я просто предположил, что к месту взрыва сбегутся все, кто в состоянии бегать (таких должно быть подавляющее большинство — не станет же генерал-мафиози держать притон для инвалидов, это было бы против правил), а я тем временем постараюсь проникнуть внутрь. Скажем, через ворота.
В плане, кстати, так и значилось: «скажем, через ворота». Но этого было явно мало, досконально продумать этот вопрос я так и не удосужился, а потому ничего не оставалось делать, кроме как действительно бежать к воротам. И я побежал.
У ворот, однако, меня
Мне же, по секрету, совершенно не хотелось, чтобы мою физиономию увидели и уж тем более — запомнили. Тщеславием я не страдал, а потому быстро нырнул за угол, откуда выпрыгнул пару секунд назад, и крепко задумался.
Хотя думать, собственно, не стоило. Потому что думать надо было раньше, сейчас на это уже не оставалось времени — нужно было действовать.
Вспоминая свое золотое детство и тихо всхлюпывая носом в приступе ностальгии, я набрал полные карманы камней, снова вышел из-за угла и открыл огонь из всех орудий.
Первую камеру я расхерачил сразу же — уж больно мне этого хотелось. Вторая успела-таки прихватить фрагмент моего лица и передать его по инстанциям, прежде, чем автомат отвел ее в сторону. Но мне, честно говоря, было уже глубоко плевать на то, что она успела, а чего нет. Во-первых, было уже изрядно темно — только тусклые фонари со стен замки что-то там пытались осветить, но получалось у них не ахти, так что, если подлая машинка и успела продемонстрировать кому мою хулиганскую физиономию, то вряд ли меня можно было узнать. А во-вторых, судя по тому, что выскакивать из ворот для борьбы со мной никто не спешил, камера вообще работала впустую — с наблюдательного пункта все ускакали переживать за своих, поврежденных взрывом.
Приняв это, как факт, я поднялся во весь рост и пошел атакой на второго видеошпиона. И в тот момент я себе очень нравился, потому что был похож на героя Шипки или, на худой конец, Перекопа.
Расстрелять камеру с близкого расстояния труда не составило. Правда, первое попадание пришлось по штативу, и он выдержал. Зато второе и третье похоронили дорогую видеотехнику навечно.
Я ухмыльнулся во весь рот и принялся освобождать карманы от камней, которых набрал куда больше, чем потребовалось. Развеселившись, чуть не выкинул и гранату, но в последний момент сообразил, что делать такой широкий жест ни к чему — граната может еще пригодиться. И как раз в тот момент, когда я засовывал ее поглубже в карман, в воротах распахнулась маленькая и почти неприметная — я ее, во всяком случае, не увидел — калитка, и голос, в котором сквозил антарктический лед, потребовал:
— А теперь вынь руки из карманов и медленно повернись ко мне лицом. Никаких слов, никаких лишних жестов — только то, что я сказал, иначе расстреляю, как врага народа, без суда и следствия.
Я не хотел, чтобы меня — без суда и следствия. У меня были несколько другие планы на сегодняшний вечер. Да и на завтрашний тоже. А голос был такой гадкий. В нем чувствовался металл профессионализма. Обладателю такого голоса меня пришить — все равно, что прикурить на ветру. Не без усилий, но можно. Коновалов, кажется, себе вообще людей исключительно серьезных подбирал — вон, все утро на меня, за компанию с Леонидом Сергеевичем, охотились. Вечер — вторая серия? Ведь вряд ли люди генерала к этому времени миролюбивее сделались. У меня даже ладони вспотели.
— Ну, и долго ты будешь так стоять? — поторопил меня голос. — Давай скорее, смерть не ждет.
Неприметным движением я нащупал на лимонке кольцо и содрал его. Помирать, так с грохотом. Пусть все знают, что в душе я таксистом остался. Осторожно, как и требовал голос из калитки, я вынул руки из карманов и медленно повел ими вверх. И тут в голове родилась еще более удачная мысль. А, в самом деле, зачем помирать? Граната ведь не сразу взрывается, правда? Какие-то секунды еще остаются? То-то и оно!