Сор из избы
Шрифт:
— Главное — моторный! Не пустим в срок — голову снимут! — сказал он Пал Палычу.
— Что я осел, по-вашему, и не понимаю? — Пал Палыч потирал щеку, болезненно морщась. — Но поймите и вы нас: завод остался без отвала! — он сделал паузу, давая Глыбовскому осмыслить до конца необычную ситуацию. — Положение критическое. Завод, можно сказать, на грани остановки… Да, да, не верите, позвоните в литейку — они свой шлак с кашей готовы съесть!
Галкин слушал и только теперь начинал понимать, сколь неосторожно обошелся он с отвалом и чем это может обернуться для завода.
— Нет отвала? — недоумевал Глыбовский. — Ну так за чем дело стало: заведите новый! Места много.
— Да
Глыбовский, кажется, начал догадываться, откуда ветер дует и насколько непрост этот парень, вкатившийся в кабинет без приглашения. На общественность, значит, рассчитывает… Глыбовский глядел на Галкина с интересом. С общественностью не принято спорить, она всегда права.
— Смело, товарищи, я бы сказал — дерзко! В духе перестройки, — примиряюще сказал Глыбовский. — Во всяком случае, ничего подобного я не встречал… Может, вы слышали и читали? — он обернулся к кураторам, заранее зная их ответ. Они не посмеют перечить начальнику, а мнение общественности для них дело десятое. Кураторы промолчали, дескать, написать можно всякое, и дело не в отвале, а в принципе. Они бы лично никогда не взяли на себя ответственность, а если Галкин такой смелый, заварил кашу, то пусть и расхлебывает. Серьезные люди так не делают. Надо было сначала заручиться поддержкой, составить план, собрать подписи в главке или министерстве, не говоря уже о местных органах. Сложить ответственность на больших людей и развязать себе руки. А Галкин, видно, настолько глуп, что сковырнул отвал, не взяв даже обязательства и не приурочив к дате. Будто не знает, что в будущем году городу исполнится 300 лет, коллективы разрабатывают мероприятия по благоустройству, и убрать свалку с отвалом — лучший подарок юбиляру! О нем бы говорили на торжественных заседаниях, отмечали в печати… Нет, Галкин не стратег и не годился даже в кураторы.
— Дайте нам людей! — упрямо требовал парень, не желая слушать советов. Глыбовский усмехнулся:
— А если вы поторопились, молодой человек, с отвалом, просчитались, и он окажется сильней вас, отвоюет себе место под солнцем, что тогда?
— Не отвоюет! — сказал Галкин, и в голосе его кураторы не услышали ни тени сомнения. — Запустим сепарацию!
— Когда? — покачал головой Глыбовский. — Через год? Фантастика.
Кураторы смеялись. Цирк! Сегодня сепарации нет, пусто, а завтра будет! Такого в строительстве не бывает, нечего мечтать. За всяким пустяком надо побегать по инстанциям, привязать, утрясти, пробить, согласовать.
— Ну а если серьезно? — не без труда унял смех Глыбовский.
— Серьезно не могу, — признался Пал Палыч, — серьезно надо было вчера, когда отвал был цел!
Кураторы опять захихикали и Глыбовский понял, что у оперативки будет не тот настрой, если он не выпроводит Галкина с Пал Палычем. Поспешно назначенный новый помощник директора завода был из тех людей, что превращают в фарс любое дело, даже стройку. Что и говорить, забавно: отвал срыли, а шлак девать некуда! Галкин разворошил осиное гнездо, и теперь больно будут жалить: каждый килограмм отходов, расточительство, безалаберность, бесхозяйственность… На отвал не спишешь тару, брак и прочее. Отвал отдушина. Нужны годы, чтобы перестроиться. Галкин, конечно, не знал, да и теперь не догадывается…
Глыбовский хотел было отложить вопрос до оперативки и пригласить на нее Галкина с Пал Палычем. Оперативные совещания — его гордость, вся стройка тут на виду, пусть поучится новичок стратегии руководителя. Но кураторы без смеха на Галкина не могли глядеть, очень он их забавлял, и Глыбовский понял, что Галкин может и на оперативке ничего толком не понять, а
Глыбовский ходил, сунув руки в карманы, думал. Строил он давно, всего не упомнишь, но начинал крупно: на первом объекте освоил пятнадцать миллионов рублей. По тем временам — стройка что надо. После взялся за кузнечный цех — полсотни миллионов. Дальше — больше: литейка — сто миллионов, доменная печь на металлическом — двести, прокатный цех — триста, по тем временам самый крупный куш. А теперь — шестьсот миллионов! Столько стоил в пересчете моторный комплекс-гигант. До миллиарда — рукой подать… Никто в городе еще не осваивал такой суммы, и только Глыбовскому она была по плечу.
Миллиард снился Глыбовскому по ночам, он пытался представить, что это будет — завод-автомат, промузел или переброска стока сибирской реки на юг, к городу, испытывавшему затруднения с водой… Последнее было непривычно и потому заманчиво.
Но жизнь давала сбои, все чаще слышал он о порочности экстенсивного пути хозяйствования, и астрономические цифры освоенных средств никого не радовали, наоборот. Бесполезно было морочить голову Галкину с Пал Палычем масштабом моторного комплекса и цифрой отчислений госбюджета. Отвал на заводе убрали голыми руками, без рубля ассигнований. А эффект?
Глыбовский подошел к окну. Перед ним торчала стена цеха, затруднявшая обзор. Добротная, из железобетонных плит со стальной окантовкой. Его работа, Глыбовского! Сквозь нее ничего не различишь, но Глыбовский и без того знал, что может происходить за этой благополучной с виду стеной, переполох и беготня. Галкин пришел и дернул за ручку стоп-крана, поезд встал, на лету…
На руку это только Галкину с Пал Палычем. Первый уже получил чего добивался: известность и место под боком у директора, второй — мог вернуться к своей давней мечте, к сепарации и очистке.
— Хорошо, — попытался подсказать Пал Палыч, угадав сомнения осторожного и самолюбивого начальника стройки, — пишите так: командировать комплексную бригаду Махини на ревизию и ремонт лотка для промстоков завода! О сепарации молчок…
Глыбовский отошел от окна и сел к столу. Взял листок бумаги, ручку. Надо решать, до совещания оставались минуты. В дверь заглядывали приглашенные начальники управлений и участков, представители поставщиков, снабжения… В коридоре голоса, грубые, прокуренные, мужские голоса и тяжелые шаги людей, уверенных в себе, привыкших командовать.
«Значит, о сепарации молчок! Как всегда, в старые добрые времена…» Пал Палыч — хитрая лиса, знал, что предложить, Глыбовский и впрямь помнил старый лоток. Был он длиной в километр и ужасно старый, щелястый, ненадежный. Половина стоков, наверное, не доходила до отстойника и орошала выпас. Давно пора заменить бетонными желобами…
Глыбовский поморщился: такими пустяками он никогда не занимался, неужели теперь придется… Моторному цеху лоток не потребуется, архаика. Для него запланированы очистные по науке, миллионов на пять. Но до них дело пока не дошло и неизвестно… Всякое могло быть. Кое-чем пожертвовать, ради главного, случись перерасход ассигнований, ужаться. А жертвовали, насколько Глыбовский знает, всегда одним и тем же — подсобками, благоустройством, жильем, складами, дорогами, очистными сооружениями… Тогда и пригодится лоток Пал Палыча, добротный, обновленный. Подключиться к нему — дело минуты. Временно, конечно. Постоянно не позволят. Но нет ничего надежней и долговечней временного.