Сор из избы
Шрифт:
— Хорошо! — сказал Глыбовский, вставая из-за стола. — Приказ по стройке я подготовил. Лоток приму лично, учтите, — пообещал напоследок, заставив Пал Палыча остановиться на пороге.
— Обойдется! — толкал его сзади Галкин. — Лоток захотел! Фигу ему в приказе, пускай утрется…
Назад пути не было, вышли из кабинета и закрыли за собой дверь. Напоследок Галкин погрозил кому-то кулаком. Шагали молча, осваиваясь в шатком положении подпольных строителей. Пал Палыч имел печальную славу самовольного застройщика: на его совести был жилой корпус на семьдесят пять квартир для завода и сауна в литейном цехе. За сауну и жилье первоочередникам, выстроенным самстроем,
Пал Палыч хотел поделиться с Галкиным своими опасениями: выговор за баню до сих пор висел на нем. Но Галкин будто мотылек-однодневка без будущего и прошлого радовался пустяку при дороге, озирался с жадным интересом и печали не ведал.
— Это моторный? — спрашивал, увидев сбоку от дороги одинокий склад для сырья с козловым краном и поросший бурьяном кирпичный цоколь, брошенный при царе Горохе.
Пал Палыч махнул рукой, дескать, шагай, там видно будет. Завод выпускал продукцию и расширялся, осваивались пустыри, забивались колышки. Не так торжественно, как раньше, без музыки и речей. Пал Палыч помнил другие времена, масштаб, кубы, объемы, вал, когда каждый новый цех ступенькой уходил ввысь, как кривая роста индустрии.
— Сапоги бы надо захватить, горе луковое! — спохватился Пал Палыч, очнувшись от воспоминаний в ста метрах от Галкина — легок на ногу был новый помощник директора.
— Зачем? — беззаботно откликнулся тот. Галкин сел и стал снимать полуботинки, намереваясь по лужам шагать босиком.
Пал Палыч топтался рядом. Босым шагать по стройке ему не приходилось.
Галкин сознавал, что попал «из грязи в князи» и не может тягаться с Глыбовским или Пал Палычем: они были образованней его. Это злило и заставляло выделывать всякие глупости…
На взгорке среди чахлых берез чумазый бульдозер толкал ищу глины. Галкин сошел с бетона и ступил голой ногой в грязь. Пал Палыч культурно скакал с кочки на кочку, размахивая портфелем и оглядываясь назад, в надежде на попутную машину. Его раздражало бездорожье.
— Гладко на бумаге, — язвительно сказал Галкин, а здесь овраги…
Ни на что другое он и не рассчитывал. Глыбовский дороги заводу строить не станет, не в его методе. А много ли ума надо, чтобы грести под себя? Моторный, конечно, нужен заводу, а еще нужней он Глыбовскому, потому что со своей первоочередной стройкой Глыбовский и сам первый в очереди, за славой и почетом.
Галкин нагнал грузовик с бетоном, севший на брюхо. Из распахнутой настежь дверцы кабины вывалился водитель, присел, заглядывая под кузов. Елозили на глине еще пять или шесть самосвалов. Бетона — пропасть! Пал Палыч завистливо вздыхал, забравшись на кочку. «Нам бы так, на сепарацию!»
Глыбовскому, конечно, нелегко, думал Галкин, обходя грузовик, стрелявший дымом и комками глины из-под колес. Жалуется он на нехватку людей недаром. А у кого они в достатке, люди-то, у Пал Палыча на сепарации? Строителей не хватает везде, и Глыбовский спекулирует первоочередностью, отнимая последнее. Его исключительность выходила боком всем в округе. Брать не числом, а умением Глыбовский не хотел, да и не умел, наверное, не старался. Рисковать ему ни к чему, шел наверняка: ставил
— Галкин, — кричал сзади Пал Палыч, — министр тебе кем приходится?
— Тем же, кем и вам! — огрызался Галкин.
— Все переиначишь? — спрашивал Пал Палыч, запыхавшись.
— Все!
Угадав скрытые пружины поведения Глыбовского, Галкин, как всякий новичок, полный сил и желаний, мечтал раскрыть людям глаза на художества карьериста и перестраховщика, а после все само переменится. Глыбовскому дадут по шапке или заставят работать.
Пал Палыч руками замахал: на месте Глыбовского всякий культурный человек действовал бы точно так же, то есть греб под себя. Иначе голову снимут. Моторный цех позарез нужен.
Галкин чертыхался и жалел, что ввязался в эту стройканитель. Но заметил вдруг, что Пал Палыч глядит на него с благодарностью, хотя и украдкой, стараясь скрыть свои чувства.
— Не понравился, значит, Глыбовский?
— Нет! С какой стати?! — возмутился Галкин. Он заранее переживал за сепарацию и очистку.
Пал Палыч сиял. Глыбовский ему тоже не нравился. Старик сел на кочку и стал расшнуровывать ботинки, из солидарности с Галкиным. Дальше они шли босиком, бок о бок. Впервые в жизни Пал Палыча сравнивали с Глыбовским, и сравнение оказалось не в пользу знаменитости в строительном мире. В глазах Галкина все перевесила преданность идее очистки, через нее Пал Палыч страдал и ничего не нажил, кроме флюсов и двух выговоров в приказе, оставшись на всю жизнь, по сути, рядовым… А ведь какие надежды подавал, какие планы строил!
К моторному они пришли, порядком вымотавшись. Встали, задрав головы, перед парадным строем выставленных по отвесу железобетонных опор под кровлю цеха. Пал Палыч насчитал двенадцать пролетов и сбился со счета. Монтажники в брезентовых робах с широкими страховочными поясами копошились внизу.
К строительным вагончикам бригады бетонщиков Куделенского насыпана дорожка, прямая и аккуратная, как в городском саду. Вагончики тоже как в парке: свежекрашеные, веселенькие, тесаные крылечки, трубы над крышей.
— Хозяева! — пояснил босой Пал Палыч. — Все имеют! Не то что мы…
Галкина тянет взглянуть поближе, в глубокий котлован, где копошатся люди. Причудливый лабиринт ходов, тоннелей, башен, сплетенных из арматурных прутков. Девчата с парнями вяжут арматуру споро и весело, как кружева плетут. Бригадир со складным метром расхаживает между ними. Хороший бригадир, в годах, вежливый и культурный, как инженер.
— Бетон не видели, везут? — спросил у Галкина, угостив сигаретой.
— Везут, — кивнул Галкин, затянувшись ароматным дымом. Классные сигареты у бригадира. — К вечеру приедут. Грязюка…
Он кивнул на свои ноги, черные по щиколотку.
Бригадир смял сигарету и швырнул в грязь. Широким шагом пошел к вагончикам, названивать начальству и ругаться. Авторитет его был под стать Глыбовскому.
Бригада, довязав арматуру, села передохнуть. Поглядывала на Галкина без одобрения.
— Бетон давай! Чего стоишь? — крикнула чернявая крановщица, слезая с башни крана.
— Сейчас дам! — пообещал Галкин, улыбаясь. — Возьму лопату…
— Нам много надо — восемьдесят кубов для начала! — не унималась чернявая. «Сгребут по сусекам, у соседей карманы вывернут, сепарацию уж точно оставят ни с чем!» — с тревогой думал Галкин. Почерк Глыбовского здесь чувствовался как нигде, и Куделенский был его ударной силой.