Сор из избы
Шрифт:
— А эмаль, двери, рамы? — подначивала бригада.
Пал Палыч не успевал кивать. «Все, все, я же сказал!» Его бодрячество и обещания все же казались наигранными.
— А люди? — пытливо спросил о главном Махиня. Бригада умолкла, ждала настороженно и ревниво. — Людей дадите в помощь? Матерьялы сами по себе на место не лягут, руки требуются, много рук…
— Сколько? — с готовностью спросил Пал Палыч и достал блокнотик, сверяясь с записями.
— Не знаю, — честно признался Махиня, — трудно сразу… Вы инженер, вам видней! Нас десять, добавить бы с половину…
— Видней, — кивнул Пал Палыч, — сегодня — сто человек, завтра обещали двести. Рабочие с цехов, все могут: заварить, клепать,
Собрались мигом. Увязали харч, подхватили топоры и пилы, присели на дорогу и вышли, не оглядываясь и не сожалея. Опостылела неустроенность, шаткое положение на третьих ролях. Сегодня их день, и завтра, надо их прожить достойно. Держись, Куделенский! Поглядим еще, за кем верх.
Они шли тесной толпой, окружив Пал Палыча и опекая Галкина. Чем дальше уходили от моторного, тем более убеждались, что Галкин свой человек, все понимает верно. Видать, креслом не дорожит, а дорожит делом, кресло ему, по словам Пал Палыча, легко досталось. Их поразило, что именно свалке Галкин обязан своим возвышением, можно сказать, на метле он объехал многих конторских, которые обзавелись связями и всегда при начальстве. И кто знает, быть может, ему и дальше надо держаться этой линии…
Настроение поднялось, они ускоряли шаг, сами того не замечая, и заставляя Пал Палыча перейти на трусцу. Пример с Галкиным льстил их неизбалованному самолюбию и сулил крутые перемены в деле очистки среды и культуры производства, в которых они были спецами, быть может, такими же одержимыми, как Куделенский в суперфундаментах.
— Далеко еще? — спрашивал, запыхавшись, Галкин. — В паровозы я не гожусь…
— Близко! — радостно подсказали строители. — Гляди, эвон, в седловине…
Цех сепарации и переработки шлаков напоминал больного, раздевшегося для осмотра. Он проглядывался насквозь, можно было пересчитать ребра и позвонки, кое-где искривившиеся, пощупать печенку, а в ясный солнечный день проступала вся паутина склеротичных трубопроводов и электрокабелей, которые связывали части цеха в целое, хотя и не несли ему жизнь. Цеху не доставало костюма. Больного вроде бы осмотрели, а он стоял голый, под дождем и ветром.
— Стены?! — догадался Галкин. — Куда подевались стены?
Он был новичок и цех без окон и дверей, с кишками наружу показался ему поначалу новым словом в технике. Пал Палыча обуревали другие мысли, он оглядывал заброшенный цех с чувством вины. Здесь началась его работа, сюда и вернулся на старости лет, подвести итоги. Каждая балка и изгиб трубы помнили, наверно, другого Пал Палыча, резвее и моложе, его восторженная физиономия не раз отразилась в шлифованных боках бункеров. Блеск сошел, осталась ржавчина, она прогрызла бункера, изъязвила барабаны транспортеров. То была отличная мысль — за недостатком дефицитных стеновых панелей смонтировать каркас цеха и ставить оборудование с колес, ввозя его сквозь стены и не заботясь о габарите. Грузовики просовывались со всех сторон, стрелы подъемных кранов торчали над стропилами крыши: кровельного железа тоже не дали. Пал Палыч, помнится, развил невиданный темп монтажа. Но… не долго музыка играла…
Панелей не дали. Их еще тепленькими увезли на стройку первой очереди. Шлак подождет. Отвал процветал, а Галкин… Черт знает где был Галкин. Не о том речь. Пал Палыч мог и один повоевать, стукнуть кулаком…
— Молодец — одобрил бы тогдашний директор. — Добивайся!
Но Пал Палыч по столу не стучал, отступил, смирился. По этой причине ему не дали труб для отопления, урезали
— Ну как эксперимент? — смеялись его дружки по институту. Они еще при распределении благоразумно открестились от цеха сепарации и прочих подсобок и взяли быка за рога: трудились над литейкой и кузнечным. Цеха поднимали стены, а с ними поднимались заслуги и карьера. Через год один возглавил стройучасток, другой примеривал кресло начальника управления механизации. Прораб Паша остался на мели, сепарация его не вознесла, наоборот, повисла камнем и потянула вниз…
Пашу посчитали неперспективным, и поручали ему строить всяческие архитектурные излишества, навроде пешеходных переходов над железнодорожными прогонами, по которым никто не ходил, душевые для администрации и сауну, теплицы для шампиньонов и ограды… Научился Паша строить из ничего, из воздуха, не жалуясь и не обижаясь. Когда он закладывал склад-времянку под бумпродукцию заводоуправления или гаражи под легковушки, всякий раз оказывалось, что где-то рядом возводится нечто огромное и звучное, о чем говорило радио и писали газеты. Часть Пашиных материалов и рабочих рук изымали и передавали туда, а Паше советовали обходиться остатками рубероида на сооружении складов для готовой продукции и колотыми листами шифера, вместо стен он прилаживал даже сетку Рабица с дырками в палец. Ветер мог поднять и опрокинуть ящики с товаром, снег их залеплял, дождь мочил. Товароведы писали жалобы в инстанции, кляли Пал Палыча. А чем он виноват? Хотя товароведов тоже понять можно. Товар ржавел и пропадал на фоне борьбы за высокое качество в цехах, построенных хорошо и основательно коллегами Пал Палыча. Работалось в них хорошо, и качество изделий повышалось, пока они не выходили за ворота цеха и попадали на склад. Пал Палыч с умилением читал в газетах об успехах в качестве родного завода, но когда возвращался к своим складам и подсобкам, ему становилось плохо, раздувался флюс на видном месте, который не брался вылечить ни один стоматолог, подозревая что-то нервное, свойственное только организму Пал Палыча, промерзшему до позвонков в фанерных времянках.
Как можно поднять культуру производства с качеством, коли нет приличного склада? А в душевой грузчики стоят в валенках, чтоб к полу не примерзнуть… Потому и вагоны стоят. Администрация тряслась над миллионным подотчетом на складах, но не дала Пал Палычу ни рубля, чтобы заделать дырку в заборе. Ее затыкали на ночь автопогрузчиком…
Заткнуть стену цеха сепарации было нечем. Пал Палыч сел на радиатор, выломанный из стены мародерами, но оставшийся в цехе, вспомнил, каких трудов ему стоило добыть радиатор. Гости выкрали стремянки, малярные козлы, шкафы, фаянс, трубы, ободрали плитку, повыворачивали полы. Мародер попался маломерный, он не осилил бункера, чтобы приспособить их хранить картошку, а за неимением лестничных пролетов не очень шарил по этажам, рассудив, что жизнь дороже.
Задрав голову и осматривая верх, Пал Палыч проводил инвентаризацию. Выходило, что не все потеряно и можно начинать.
Рабочие деловито разбрелись по цеху, собирая в кучу трубы, вентили, все то, что забраковали мародеры. Могло пригодиться на первых порах. Галкин о старье не помышлял, блуждая мысленным взором по базе Богдановой. Он вспомнил ящики, защемившие ногу под забором, и чуть не застонал от запоздалого вожделения: там были ящики с машинами для сепарации. Разве что опять лезть на забор?