Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
— Вот оно что… Постой, а в дружине-то, я заметила, и ветеранов много, и все — крепкие, сильные, неужто они своих Сороковников не сумели пройти?
— Сказал же — не все поверили. — Ян задумчиво чешет переносицу. — А были и те, кто прошли и вернулись, не захотели своих бросать. Из них и пошли первые наши Наставники.
— И Васюта?
Ян словно налетает на какое-то препятствие. Замыкается. Отводит глаза.
— Он… совсем по-другому Наставником стал. Только ты про это не спрашивай: не велит он никому
Снова какие-то тайны. Ну, спрошу про другое.
— А твои родители? Что с ними случилось? Неужели кроме Васюты нет больше никого из родни?
— Отец в нашем мире остался. В отъезде в то время был, как нас сюда утянуло. А мать, — Ян судорожно вздыхает. — На седьмом месяце она была, когда сюда попала. Умерла, меня рожая.
Я даже голову пригибаю. И кто меня вечно за язык тянет?
— Прости.
— Ладно, — сухо отвечает Ян. — Всё равно выпытала бы когда-нито. А что с рукой-то? — меняет он тему.
Оказывается, я уже не в первый раз потираю больную ладонь, чтобы унять зуд. Рубцы воспалились и свербят.
— На стрельбищах порезалась. Видно, занесла что-то. Чем бы обработать?
— Настойкой прижгу, — встаёт Янек, — только уж не прыгай тут до потолка.
Он лезет в шкаф за бутылкой и чистой тряпицей. Правда, настойкой не сразу на ладонь плещет, чего я втайне опасаюсь, а смачивает кусок полотна и осторожно прикладывает. Конечно, щиплет, но по сравнению с тем, что я сегодня умудрилась перенести… Задерживает мою руку в своей. Хмурится.
— Ты Васюту правда любишь? — вдруг спрашивает. И у меня моментально наворачиваются слёзы.
— Кто ж о таких вещах спрашивает? — шмыгнув носом, отвечаю. — Пойду на крылечко посижу, там прохладней.
Он выходит за мной.
— Нет, ты ответь, — говорит упрямо. — Мне важно.
— Люблю. Понял? Вот где он, спрашивается, пропадает? Обещался к вечеру быть, а до сих пор нет. Ты не ревнуй, Ян, не отберу его у тебя. Я… — вспоминаю, как он отозвался о Гале. — Я пришлая, а ты — свой, так кто ему роднее?
Он молча уходит. Обиделся?
Сижу, в расстройстве смотрю на звёзды. Луна, негодница, опять расстаралась и, кажется, смеётся, как вчера, когда мы с Васютой… Да что же я всё время про него вспоминаю? Но тут шрамы на ладони взрываются болью, и мысли мои резко перебегают в другую сторону.
А что, если это не инфекция, а кровь оборотня приживается, или, наоборот, отторгается? Нет, одёргиваю себя. Чтобы через царапину, пусть даже глубокую, прошла чужая кровь, да ещё через плотную повязку, да ещё пробила бы естественную защиту этих, как их… лейкоцитов, фагоцитов… Вероятность нулевая. Есть же у меня собственный иммунитет, в конце концов! Да и Лора сказала: не приживётся третий Дар.
Я устала и, наконец, хочу спать. Настолько, что сил нет сдвинуться с места. Прислоняюсь к балясинам с честным намерением посидеть
… а когда просыпаюсь — дрожу от ночного холода. Большая круглая тарелка в небе сияет совсем уж нестерпимо. Кажется, этот свет можно горстями собирать, ломтями резать, в щебень дробить — такой он становится плотный, материальный… Я невольно вдыхаю его полной грудью. Впитываю каждой клеточкой. Зажмуриваюсь при очередном вдохе.
Открываю глаза. Свет как свет, обычный. А у тебя, матушка, глюки какие-то, даже в глазах малость двоится. И плывёт. Как будто ты Васютину настоечку не наружно применила, а вовнутрь, грамм этак триста, не менее.
Ванька, ты кажется малость… того, перебрала, говорит задумчиво внутренний голос. Тебе нужно срочно лишнее куда-то сбросить. Только не в паладиновское кольцо, оно на солнце завязано, найди ещё что-то.
Встаю, охнув от боли в копчике, хватаюсь за поясницу. Даже ноги занемели. Сколько же я здесь прокуковала, под лунным светом? Точно, перебрала. Ведь только утром решила, что без присмотра сэра Майкла с луной баловать не буду!
И в лечении у меня прокол… Какая-то непутёвая из меня Ученица. Непослушная. Недистцип… вот чёрт, даже мысленно не выговорю: не-дис-цип-ли-ни-ро-ван-на-я. Счас я в этом лунном хмелю не только мысли растеряю, но и дверь на кухню не найду. Надо сосредоточиться…
Дверь я всё-таки нахожу, и, открыв её на ощупь, долго осматриваю кухню, вспоминая, зачем пришла. В серебристом свете луны поблёскивает стайка ножей, воткнутых в специальную стойку. Не они ли мне нужны? На ножи часто делают заговоры, волшбу перекидывают, болезни насылают. Это значит…
Ванька, возьми себя в руки и думай. И не порежься. Себя в руки бери, за нож пока не хватайся, кому говорю!
Это значит, что нож может быть таким же аккумулятором магической энергии как и кольцо. Вот. Молодец. Сообразила. Теперь выбирай. Который тебя устроит из этих нескольких?
Рука моя зависает над стойкой. Возьму самый маленький, чтобы Ян не хватился. Мы с ним обычно орудуем средними, а этот, фитюлечка, больше для коллекции, чтобы линейку размеров выдержать. Теперь вопрос: что мне с ним делать?
Он целиком помещается меж зажатых ладоней. Призываю на помощь своё богатое воображение и представляю, как лунная энергия, что во мне накопилась, разреживается, словно газ, остаётся небольшая дымка, для поддержания энергетики, а прочее уплотняется, стекает в ладони… ещё больше уплотняется, липнет к лезвию, жадно им впитывается…
Будет мне резерв на чёрный день, говорю, окончательно протрезвев. Ножичек заметно потяжелел и больше не отражает, а, налившись синевой, тянет на себя лунный свет прямо с улицы: я вижу ползущие от окна призрачно-дымчатые паутинки.