Сороковник. Книга 1
Шрифт:
– Теперь только ждать, – отвечает Гала. – Это тебе не кино, где после живой воды встал и пошёл. Будут сращиваться ткани, нарастать мышцы, восстанавливаться внутренние органы. Не один день пройдёт. Зато девчоночка жива! Да что ты возишься, возьми вот это! – Выдёргивает из груды тряпок широкую тунику свободного покроя. – Ещё с тех времён, когда я поздоровее была. На мне она как балахон болталась, а тебе в облипочку сядет.
– Ой, Гала… – только и говорю. Туника – крупной вязки, ажурная, в дырочку. И как я в этом пойду? Особенно
Хозяйка только руками разводит. Сжалившись, дополняет гардероб топом – подозреваю, для неё великоватым, моя же замечательная грудь прикрывается им только наполовину, пупок же вообще торчит наружу, как у тинейджера. Только пирсинга не хватает.
– Нет, конечно, могу и дерюжку твою из мусорки вытащить, – замечает она саркастически. После чего я поспешно натягиваю и тунику. В конце концов, две полупрозрачные одёжки лучше одной. И правда, туника в облипочку, хоть и доходит почти до колен. И… ужасно неприлично я выгляжу.
– Однако, – только и говорит хозяйка. Похоже, она видит меня как-то иначе. – Голуба, а тебе идут такие вещички! Бросила бы ты свои размахайки, носила бы обтягивающее. Шикарно выглядишь!
Я верчусь перед небольшим зеркалом в приёмной и досадую, что нет паранджи. Сейчас начнут таращиться все, кому не лень.
– Так я завтра загляну? – сконфуженно уточняю. – Проверить, как и что…
– Вечером приходи, после шести-семи. Думаю, к тому времени освободишься. Готова на выход? Ну-ка, постой, задам тебе направление, чтобы не заблудилась. – Она заглядывает мне в глаза как-то по-особенному. На миг, только на миг я слепну и глохну. Трясу головой – и моментально отпускает. – Теперь сама до Васюты доберёшься, без провожатых.
И снова, как вчера, я на незнакомых улицах одна, даже без Норы. Но страха нет. Лавирую между прохожими, как лихач на трассе, молчу на комплименты или огрызаюсь на непристойные предложения, сворачиваю в нужных местах; в общем, иду по заданному Галой маршруту как по ниточке.
И никак не могу вспомнить, а что же было после того, как я вытащила рубин из мёртвой пасти?.. Вытащила. Протёрла. Потом какой-то провал. Помню себя в душевой, скоблюсь и моюсь, как могу, с мочалкой, с мылом, а Гала ищет, во что бы меня одеть. Она даже побрызгала меня какими-то духами, пока не удостоверилась, что мерзкий запах сошёл с рук без следа.
И ещё о чём-то мы говорили…
Вроде бы, она сказала, что девочке лучше. Да, именно так. И мы договорились встретиться завтра.
Зажигаются на кромках тротуаров фонари, сгущая первые сумерки. С Васютиного двора мне навстречу метнулись два собачьих силуэта, светлый и тёмный: Нора, конечно, выплясывая, Хорс, как мужчина, сдержано. Я с удовольствием чешу Норе спину, наклонившись, целую в тёплую переносицу. Выпрямляюсь – и чувствую, как ведёт меня на сторону. Что-то голова закружилась.
Надо
В коленку тычется мокрый собачий нос. Хорс выжидательно смотрит. Пригибает здоровую башку, подставляет холку: чеши, мол.
– Ах ты, бабник, – говорю. Конечно, не отказываю в ласке. Пёс подставляет то бок, то спину, то суётся мордой в ладонь Шерсть у него жёсткая, как проволока, такую только конским скребком вычёсывать, простой гребень сломается.
За спиной чуть слышно скрипит, открываясь, дверь, половицы отзываются на шаги выходящего. Обернуться не могу – занята. Да и сторож мой не отвлекается, значит, тот, кто у меня за спиной, ему не кажется опасным.
– И это боевой пёс, – гудит с укоризной Васюта. – За ласку продался! Что ж ты хозяина позоришь?
Хорс смотрит с обидой, исподлобья.
– Не слушай его, – говорю, не прекращая чесать тёплый бок. – Он просто завидует.
Притягиваю к себе громадную башку и целую в переносицу, как и Нору. И вдруг глаза у него становятся… лукавые-лукавые. Через моё плечо он бросает взгляд на хозяина, на физиономии явно проступает: что, съел?
Бабник. Как есть – бабник.
– Прибью, – беззлобно отзывается Васюта. – Мало на цепи сидел?
Хорс, осаживаясь на хвост, чешет задней лапой за ухом – видал он эту цепь! – и с достоинством отбывает в будку. Вздохнув, кое-как поднимаюсь со ступенек. Спину, как обычно к вечеру, ломит, поэтому нечего на семи ветрах рассиживаться, прострел зарабатывать. Да и с нанимателем надо поговорить, негоже к нему спиной-то сидеть всё время, обидится.
Едва я ставлю ногу на первую ступеньку, Васюта, недолго думая, перегораживает мне дорогу. Рукой упёрся в столбик, что крышу подпирает, и мне мимо него – ни туда, ни сюда.
– И к чему ты так вырядилась? – говорит строго. – Лучше бы сразу рыбацкую сеть нацепила, все было бы видно. А так – угадывай, что там у тебя. Где рубаха-то?
Я стою на нижней ступеньке, он – наверху и возвышается надо мной, как гора. И кажется ещё больше, чем при знакомстве.
– У Галы рубаха, – отвечаю, чувствуя себя маленькой девочкой перед воспитателем. Даже голос становится тоньше. – Испачкалась совсем. Что в доме на меня сыскалось, то и надела. Пропусти, пожалуйста.
Он качает головой и даже не думает посторониться.
– Стыдоба! Ладно, у тебя ума ещё нет, ты местных нравов не знаешь, а Гала о чём думала?
– Васюта, – не выдерживаю, – ты слепой, что ли? В мой размерчик две таких Галы поместятся, а то и три. Хоть что-то в доме нашлось, и то хорошо.
Он мягчеет.
– Ладно, найдётся и у меня для тебя что-нито на смену; иди, в укладке поищи. Только не здесь, пройди там. – Кивает на отдельный вход в кухню. – Нечего тебе в зале делать.
До меня, наконец, доходит: это он так своеобразно обо мне заботится.