Сороковые... Роковые
Шрифт:
– Вот ведь как получается, у такого гнилого отца такой чистый парнишка!- вздыхала Ефимовна, - а с другой стороны - папаша все 'болел', а и хорошо, ребенок рос в нормальной среде, вот и получился человек хороший.
Постепенно проверяющие перестали постоянно сидеть на уроках, но немцы прислали попа, вести уроки Закона Божия.
Шустренький, шмыгающий вечно простуженным носом, невзрачный мужичишко назвался диаконом Матвеем -голос у этого неказистого мужичка, наоборот, оказался звучным и красивым.
– Да, матушка, вот такая шутка природы, зато певали мы в иператорском хору, да!
Мужичок оказался с двойным дном, хитренько поблескивая глазками, он рассказывал детям о жизни Христа, о вере, и как-то незаметно вплетались в его мудрые речи небольшие рассказы о знаменитых былинных витязях, о князьях радеющих за отечество...
Ефимовна испугалась:
– Матвей... э-э-э...
– Ильич, - подсказал диакон,
– Матвей Ильич, Вы играете с огнем, не все дети умеют держать язык за зубами.
– Э, полноте, матушка Ефимовна, легенды и сказки никто не может запретить, я же легенды и сказки народов мира реку, а в них нет никакой политики.
И пришедший на его урок лично Шомберг с каким-то умиротворенным выражением лица слушал в конце непонятного для него урока сказку о Рапунцель. А однажды на уроке он запел церковную молитву... и все замерло вокруг, а его голос, казалось, заполнил все уголки, Ефимовна молча плакала, не замечая, что в дверях стоят и, раскрыв рты, слушают дивное пение диакона несколько старушек и три полицая.
Матвей же, увидев, что слушателей прибавилось, закончил пение словами:
– Многия лета чадам и домочадцам!
И все, про дивное пение Матвея стало известно всей Березовке, а через неделю к Шомбергу пришла делегация стариков и старушек с просьбой открыть их чудом сохранившуюся церквушку, вернее, часть её, бывшую при Советах складом.
Шомберг посоветовался с отцом и сыном Краузе - сообща решили, что вера никому ещё не помешала, а диакону вменено было в обязанности возносить молитвы за победу германского оружия.
Хитрющий Матвей и тут извернулся - стал петь молитвы на старославянском языке, которых знал во множестве, и понять, о чьей победе и какого оружия он поет, было сложно.
Зашел в стылый храм и Леший, пришедший пригласить господ немцев на охоту, постоял, помолился, истово перекрестился на образа - небольшие на писанные на досках иконы, натащили сердобольные старушки, а и кой какая роспись на стенах сохранилась, виден был лик Богородицы, с верхней, закругленной части на прихожан сурово глядел сам Иисус, - и пристально разглядывал служившего службу Матвея.
Тот, не переставая петь молитву "О Здравии" -
Леш постоял еще немного и пошел в комендатуру, а вечером диакон 'случайно' забежал к Марье Ефимовне, в этом не было ничего удивительного, все уже привыкли, что Матвей постоянно заходит к 'коллеге'. Случайно же и поговорили с Лешим, так, ни о чем - про погоду, про виды на урожай, про восходы прибывающего солнца...
. Немцы съездили на охоту, даже недоверчивый и постоянно недовольный сынок Карла, пришел в хорошее расположение духа - ещё бы, матёрый кабанище, уже кем-то подраненный как раз вылетел на него, а Фридрих хладнокровно всадил две пули, не двигаясь с места, кабан рухнул в двух шагах от редко улыбающегося немца.
Папаша Карл вопил на весь лес, коллеги тоже поздравляли, подавляя появлявшуюся в глазах зависть. Тут же заставили Лешего освежевать его, пока он с тремя солдатами-охранниками занимался кабаном, хорошо подвыпили под свежезажаренную на углях печенку, и разговоры стали более громкими и безбоязненными, да и кто услышит их в пустом лесу?
А слышали их в пустом лесу прекрасно... лежавшие неподалеку в маскхалатах Михневич и выживший молодой солдатик, которого спас великий их Самуил, напряженно вслушивались в лающую речь. Наконец, хорошо выпившие и разомлевшие немцы начали грузиться в машину, оставив после себя приличный бардак и выделив малую толику мяса Лешему, поехали восвояси.
– Ух, - выдохнул Леш поднявшимся из снега ребятам, - как же мечтаю я вот этими руками шеи посворачивать... завоевателям!
– Успеется, Лавр Ефимович, ещё успеется. Я, похоже, дождался, нужный нам немец скоро появится.
– А теперь бегом, чтобы кровь разогнать, там баньку поди крестник Стешкин приготовил.
– Мало кто знал, что у Леша была запасная 'лежка', основательно сделанная и тщательно замаскированная. Вот там-то и выхаживал он своих раненых, там же имелась и банька, замаскированная большой кучей валежника. Мужики припустили бегом, а Леш, бурча и плюясь, наводил порядок на истоптанной поляне, не опасаясь, что кто-то увидит следы его ребятишек, немцы знатно натоптали, да и небушко хмурилось, обещая знатный и затяжной снегопад .
И снегопад не подвел - снег валил и валил, и, казалось, все погребено под этим большим слоем снега. И нет никакой войны, одна безмолвная белая пустыня вокруг. Немцам же снегопад прибавил головной боли, машины вязли в снегу, расчищенные колеи через час засыпало вновь, и многие машины, занесенные по стекла кабин, едва торчали из снега. Немцы набивались в дома, даже в ветхой избушке Гущевской бабульки остановились немцы. Два пожилых и один совсем юный ввалились с громким топотом, молодой начал было орать и замахнулся на бабку, но тут же умолк, получив затрещину от пожилого.
– Гроссмутти, нихт боятс, дойче зольдатн нихт ершиссен.