Сороковые... Роковые
Шрифт:
– А я, милок, уже давно свой век отжила. От ня знаю чаго небо коптить ешчё приходится!
– бабка нисколько не испугалась хрицев.
А хрицы удивили: послали куда-то молодого, и через час он, весь занесенный снегом, притащил охапку прутьев и кольев. Затопили печку, самый старший начал колдовать над варевом. Бабулька, чтоб не мешать, потихоньку, держась рукой за печку, ушла в закуток, старший опять дал подзатыльник молодому, сказав при этом на немецком:
– Эта старая
. Приготовив варево, налил в щербатую миску супу до краев и отнес гроссмутти:
– Битте, ессен!
– Стукнула дверь, и в избушку ввалился пацан с небольшой связкой сучков, увидев немцев - замер.
– Унук мой это, ня трогайте!
Старший кивнул и молча налил ещё одну миску варева:
– Ессен, киндер!
Киндер не заставил себя долго ждать, подчистил в момент и, помыв миску, сказал немцам:
– Данке шён!
С пятого на десятое, едва подбирая слова, они объяснились с внучком, что долго не задержатся, как только прекратится ужасная погода, они, водители, двинутся дальше, пусть гроссмутти не боится, они мирные немцы
– Да уж, мирные!
– пробурчал себе под нос мальчишка. Снег валил еще день, и наконец-то прекратился, выглянуло холодное солнце, и по всей деревне засуетились, зашевелились немцы. Чистить дорогу согнали всех, даже школьникам младших классов велено было идти разгребать снег. И только к вечеру вызволенные из снежного плена машины, ревя и пробуксовывая, двинулись по проложенной танком колее, время от времени застревая, они потихоньку поехали дальше.
Гроссмутти старший немец оставил несколько банок консервов, немного соли и пару буханок дубового хлеба.
И к вечеру же хватились Гущева, жена была уверена, что он где-то пьянствует с Яремой, а дружки думали, что он отсиживается у хате. Искали долго, но так и не нашли. Только по весне, когда снег начал таять, нашли его неподалеку от дома. Оглядев и не найдя пулевых следов, решили, что пьяный заблудился в той круговерти, что случилась зимой. Собаке-собачья смерть, никто в деревне не опечалился, а пацан его, наоборот, перестал ходить с опущенной головой.
Весна совсем не спешила в сорок втором, март случился, как январь, за три дня выпало снегу как за месяц. Опять застревали машины в снегу, опять выгоняли всех на расчистку дорог. Еле-еле, по воробьиному скоку собиралась прийти весна, снег к концу месяца посерел начал просаживаться, но тепла все не было. Небо хмурилось. Казалось, на всей планете такая серая хмурая погода, видимо сама природа ужаснулась на непотребства, вытворяемые людьми, и наказывала род людской за слезы и смерти.
Дед Ефим иной раз составлял компанию Иоганновичу, сидели два пожилых человека, разговаривали обо всем, и забывалось порой, что где-то идет война, гибнут люди.
– Эх, Иоганнович, - как-то не выдержал дед, - скажи мне, чаго людям не хватаеть? Ведь жизня и так короткая. От мы с тобою - недавно молодЕжь были, а гляди, кости ломить, спина не гнеться, усе болить, а кагда устарели? Навродя от тридцатка только и исполнилася, ан нет, уже совсем старые деды.
– Ты-то, Ефим, настоящий дед, а я и дедом-то не стал. Старшенький карьеру делал, а Пауль... тот в науке весь, а так хочется быть уверенным, что не прервался твой род... дождусь ли?
Закончился март, половину апреля тоже была холодная, пасмурная погода, а потом как прорвало, за пару дней солнышко растопило большую часть снегов и застряли немцы намертво, в русской грязи. Поняв, что бесполезно что-то предпринимать, они, успокоившись, стали ждать, когда все подсохнет, а народ начал оживать, радуясь, что хоть солнышко их радует.
К маю стало подсыхать. Наученные горьким опытом и почти месячным сидением в непролазной грязи, немцы начали выгонять местных на строительство дороги, дело продвигалось, но когда дошли до Викешкина оврага, все застопорилось, болотистая местность как бы сопротивлялась дороге всеми силами, уложенные днем и утрамбованные камни, поутру оказывались в воде.
Немец, ведающий этим строительством, с каждым днем становился все злее. Через пару дней приехали ещё два каких-то важных немца. Долго лазили по оврагу, махали руками, доказывая что-то, долго спорили, потом видно пришли к общему мнению.
И начали деревенские рыть отводные канавы поперек склона, укреплять их камнем, через неделю вода из низинки стала уходить, и все вздохнули с облегчением.
Аккурат на первое мая появился Леший, опять радовались Гриня и Василь, опять он долго сидел вечером с Ефимовной и Стешей.
– Ничё, девки, - гудел он потихоньку, - не может того быть, что Россия загибнет, вот погодите, нарвется немец на пердячую косточку, и выбьют ему зубы, как Суворов говорил: "Русские прусских всегда бивали". Получили под Москвою, от ещё и в Берлине будем!
!
– Дай-то Бог, - кивала Ефимовна, - мы теперь все в церковь ходим, стоим, молимся про себя за наших-то,вслух ведь не скажешь, Агашка там постоянно крутится. Вроде как батюшке помогает, а то в деревне не знають, что Бунчуку все докладает.