Сороковые... Роковые
Шрифт:
– Записки о здравии и помине читает, а тут бабка Вишня её позорила, на усю дяревню, - смеясь сказала Стешка, - Агашка углядела у записке о помине раба божия Викентия и понеслась к Бунчуку. Тот прибег у церковь и хотел было заарестовать Вишню, а та дюже удивилсь, за чаго.
– А за то што ты мяне на помин написала.
– Хто сказав? Ах ты ж гадюка языкатая, до чаго ж ты гадина подлая. Прежде чем бяжать докладать, успомнила ба, што батька у мяне Викентий
Весна не радовала штрумбаннфюрера Герберта фон Виллова совсем - настроение было под стать этой мерзкой весне в бедном, забытом Богом, углу Орловщины - райцентре Раднево. Грязь, серое небо, с которого непрестанно сеял мелкий дождь. Казалось, там, наверху, кто-то упорный тщательно просеивал сквозь мелкое-мелкое сито огромные потоки воды... и не верилось, что где-то светит солнце, и весна семимильными шагами шагает, оставляя после себя нежные ростки зелени.
– Брр, мерзость!
– передернулся Герберт.
– Герби!
– окликнул его Фридрих - старший брат его друга и однокурсника Пауля Краузе.
– У нас в казино вечером будет заезжая певичка. Ну, не Марлен, но голосок имеется, придешь? Хватит сидеть отшельником, я велел закрыть архив после семи вечера, от твоей работы скоро взвоют все сотрудники. Да и по такой погоде только и остается сидеть за столиком и попивать кофе с коньяком. Признаюсь, у меня есть несколько бутылочек 'Камю', так что жду тебя в казино, отказ не приму!
Герберт кивнул и, сморщившись, сойдя с крылечка, обреченно пошел по самому краешку дороги, стараясь как можно меньше вымазать начищенные до блеска верным Руди сапоги. Попадающиеся редкие прохожие старались уйти с пути мрачного фашиста, а поскольку места не оставалось, то люди наступали в лужи и грязь, чтобы пропустить фрица. Почти у самого дома, где квартировал Герберт со своим Руди, навстречу ему шлепали два мальчишки, один постарше успел отойти, а младший растерялся и застыл на месте, глядя на офицера огромными голубыми глазищами, которые на чумазом личике смотрелись как очень красивые цветы, выросшие на мусорной куче.
У Герберта что-то в душе дрогнуло, он остановился и жестом показал старшему, чтобы он забрал малыша. Шустрый старший схватил мальчишку и пыхтя перекинул через невысокий штакетник, в чей-то сад, и запрыгнул сам.
– Герр майор, Вы пожалели этих босяков?
– Руди, посмотри, что у них на ногах, и замолчи!
Как раз подошли к чистенькой хате, где разместили важную птицу из Берлина, в доме по соседству с Фридрихом Краузе.
Хозяев, конечно же, выселили, и в хате хозяйничал Руди - Рудольф Гельм, находящийся возле Герберта с семилетнего возраста, бывший ему и за няньку, и за дядьку, и за камердинера, и теперь
Он по-свойски ворчал на Герби, когда никого не было рядом, а при людях это был исполнительный, недалекий, пожилой мужчина. Герберт дружески посмеивался не так давно над ним:
– Руди, ты не устал меня опекать, женюсь вот, так ты и в первую брачную ночь советы будешь давать мне?
– Сам разберешься, не маленький. Вон уже двадцать восемь стукнуло, - ворчал Руди.
Да только вот не заладилось с женитьбой у Герберта, и если бы не Руди... скорее всего, и Герберта уже не было в живых. Фон Виллов выкинул свои черные мысли из головы.
– Руди, я вечером в казино пойду. Ты не жди, ложись - знаю ведь, что по такой погоде твой ревматизм дает о себе знать, просил же не ездить в эту дыру со мной!
Руди что-то буркнул себе под нос, а громко сказал:
– Яволь, герр майор, сейчас почищу сапоги и форму отглажу!
Герберт, высокий, худощавый шатен, с запоминающейся сразу внешностью, этакий суровый мрачноватый- был точной копией своего отца и дядюшки Конрада, единственное, что у него было от матери Эрики - это глаза. Светло-серые, они в минуты душевного спокойствия казались серыми, отдающими в голубизну, если же Герби был не в настроении, становились насыщенно серыми, а в гневе глаза были как грозовое небо.
Руди привык угадывать его настроение по глазам. Сейчас глаза были насыщенно-серые - значит, опять вспоминает эту... Руди потихоньку вздохнул: - надо же было его ребенку приехать на пару часов пораньше в свое имение, без предупреждения, чтобы увидеть все это непотребство, творимое 'невестой'. Как он сумел удержать обозленного Герберта, не дать ему перестрелять всех этих мерзавцев, он и сам не помнил, знал в тот момент только одно - его ребенок не должен пострадать. Он до сих пор помнил, как, хрипя и задыхаясь, старался удержать Герби, моля Бога, чтобы Конрад успел, и Бог услышал Руди, Конрад появился вовремя, и теперь, во избежание последствий, и попали они в эту глушь, грязь, дикость, но такое переживаемо, пусть в Берлине все утихнет, а Герби, он в случае чего своей грудью заслонит - мальчик ещё и не жил толком.
В семь лет потерять родителей, остаться с вечно занятым дядей, перебивающимся случайными заработками. Это потом, после путча, знания и умения Конрада понадобились, и пошел фон Виллов в гору. К началу войны полностью восстановили родовое имение, Конрад имел звание полковника, Герби, после окончания университета, предложили интересную работу. Мальчик с таким острым аналитическим умом тоже быстро пошел по служебной лестнице, вот уже майор, и так не повезло... Но Руди твердо знал - Конрад все уладит, и поедут вскоре они обратно.