Сорванная вуаль (Любовь срывает маски)

Мартин Дебора

«О нет!» – ужаснулась она, только сейчас заметив, насколько обнажено его тело. Марианна почувствовала, как румянец заливает ее лицо. Она и раньше видела голых мужчин, находясь рядом с отцом, когда тот оказывал им помощь. Но этот мужчина так отличался от них. Он не зарос щетиной, не был грязным и грубым, как те солдаты, которых лечил отец.

Взгляд Марианны скользнул дальше, туда, где густой пучок волос, как она понимала, окружал его…

Она отвела глаза и вдруг заметила, что граф внимательно наблюдает за ней. Она посмотрела ему

в глаза и чуть не задохнулась. Взгляд его ясных серых глаз, казалось, проникал сквозь маску, проникал в ее мозг, он словно читал ее нескромные мысли.

– Так как, – спросил он с легкой усмешкой, – вы сумеете это спасти?

Марианна еще больше растерялась. Ей показалось, что граф имеет в виду что-то другое, а не свою ногу.

– Да, конечно, но надо послать вашего слугу к аптекарю, мне кое-что потребуется.

– Только скажите, что вам нужно, – откликнулся Уильям, не заметивший странной улыбки хозяина, и направился к двери.

– Скажите слуге, чтобы он дал баночку мази аконита, – ответила Марианна.

Уильям кивнул и открыл дверь.

– И, Уильям, – добавила Марианна, с опаской взглянув на графа, – пусть слуга передаст моей тете, что я вернусь поздно.

– Если вы скажете, где живете, я передам ей это сам.

– Нет!

Оба мужчины испытующе посмотрели на Марианну.

– Я хочу сказать, что вам самому не стоит беспокоиться. Просто пошлите слугу. И не… э… говорите ей, кто мой пациент. Моя тетушка придет в ужас, если узнает. Просто пусть слуга передаст, что я скоро вернусь. Тетя Тамара привыкла, что я возвращаюсь поздно, она поймет.

Когда Уильям ушел, Марианна огорченно вздохнула. Тетя Тамара придет в ярость, когда узнает, где она была. Со дня их встречи у мистера Тиббета тетя много раз настойчиво повторяла, как важно для Марианны не попадаться на глаза графу.

– Почему ваша тетя придет в ужас, узнав, что вы лечите меня? – спросил Фолкем.

Марианна, достававшая толстую иглу и крепкую черную нитку из кожаного мешочка с травами, замерла. Она вдруг осознала, что осталась наедине с очень опасным для себя человеком.

– Прошу прощения, милорд, но моя тетя не доверяет дворянам, – ответила она, пытаясь не выдать охватившего ее волнения.

– Почему же? Разве дворяне менее приятны или менее достойны доверия, чем цыгане? – рассмеялся Фолкем.

– Некоторые из них отвратительны, – сердито ответила Марианна.

– Как и некоторые цыгане. Может быть, вашей тете просто попадались не те дворяне.

Марианна не ответила, понимая, что спор с графом ни к чему хорошему не приведет. К тому же в его словах была доля правды. Мать Марианны как-то намекнула, что какой-то дворянин разбил сердце Тамары, что и стало причиной ее презрения к дворянам, которых она считала слабыми и мягкотелыми щеголями.

Марианна взглянула на Фолкема. Этот граф явно не походил на тех людей благородного происхождения, которых презирала ее тетка. Это вызывало сожаление. Поскольку он был

далеко не глуп, его пребывание в Фолкем-Хаусе делало положение Марианны еще более удручающим.

Хорошо, что он ранен и не может преследовать ее, если она вдруг будет вынуждена бежать. В то же время она была почти уверена, что если он захочет преследовать ее, он, раненый или нет, сделает это.

Ей просто надо убедиться, что у него нет такого желания. Марианна посмотрела на иглу, в которую уже вдела нитку. После того как она наложит швы, вероятнее всего, он никогда больше не захочет, чтобы она приближалась к нему. Марианна поморщилась, представив себе, какую боль причинит сейчас графу.

И тут же она напомнила себе о том, кто перед ней. Она оглядела комнату, которую граф выбрал для себя. Это была спальня ее родителей. Неприязнь Марианны к Фолкему возросла, когда она увидела, как он переделал комнату. Старые любимые кресла и письменный стол ее отца заменили новой ореховой мебелью, лишенной теплоты и уюта. Ее взгляд упал на окровавленную шпагу, лежавшую на роскошном ковре.

«Граф – жестокий убийца, – сказала Марианна себе. – Он заслужил эту боль, от которой теперь страдает, и лучше поскорее закончить с этим неприятным делом».

– Я собираюсь зашить вашу рану, так она лучше заживет, – сказала Марианна, снова подходя к кровати. – Вам будет больно.

– Больнее, чем сейчас, уже не может быть, но я надеюсь, вы умеете орудовать иголкой, – язвительно заметил граф.

– Разве вы не знаете? Мы, цыгане, славимся своим умением шить, – сказала Марианна и, вонзив иглу в его тело, протащила нить.

– Вы не цыганка, – проговорил граф сквозь стиснутые зубы.

Марианна так растерялась от услышанного, что нечаянно уколола его.

– Черт побери, женщина, – закричал Фолкем, – я вам не подушка для иголок!

– Простите, – стараясь сохранять спокойствие, тихо произнесла Марианна. – Что вы хотите сказать, заявляя, что я не цыганка?

– Для цыганки вы говорите слишком правильно. У вашей тети есть акцент, а у вас нет. У вас речь образованного человека.

Марианна судорожно сглотнула. Этот человек слишком проницателен. Она должна дать ему какое-то объяснение, но какое? И тут Марианна вспомнила, что однажды сказала ее тетка: наилучшая ложь – та, что всего ближе к правде.

– Мой отец был благородного происхождения, – ответила Марианна. – Цыганкой была моя мать.

– Так вы незаконнорожденный ребенок? Это объяснило бы вашу правильную речь, но лишь в том случае, если бы вас воспитывали как дворянку. Вы хотите сказать, что ваш отец признал вас?

Слава Богу, граф сделал желательный для нее вывод, и ей почти не пришлось лгать.

– Да. Я росла в его доме, пока он не умер, – с трудом проговорила Марианна. Ей хотелось, чтобы смерть отца была неправдой. – После этого его семья не захотела принять меня, поэтому я уехала к тете. С тех пор она заботится обо мне.