Соседи по свету. Дерево, полное птиц
Шрифт:
Столкнулись в местном аэропорту, каждый по своим делам летел в Москву, оказалось, одним рейсом, который всё откладывали и откладывали. Наши пальцы, не спрашивая, переплелись в том же, казалось, забытом узоре и зажили какой-то своей особенной, отличной от нас жизнью. Когда объявили посадку, наши места оказались в разных салонах, но пассажиры и стюардессы вошли в положение наших рук, в течение всего полета не беспокоили.
– Если браки совершаются на небесах, а на земле мы уже запятнаны браками, мы кто?
– Окольцованные аисты.
– Хозяева колец у нас с тобой разные.
– Забудь,
Долетели. Ей требовалось в одну ведомственную гостиницу, мне в
другую. Так бы и разбежались, ведомственность – штука жестокая. Пальцы не расцеплялись, и ноги не держали на земле. Забрались в какой-то автобус, устроились на последних местах и стали так обстоятельно целоваться, что водитель свет отключил в салоне.
– Мне завтра рано вставать, поспать бы чуточку, придумай что-нибудь.
– Разве у нас может быть завтра?
– Дурачок, я привезла отчет, от него зависит работа всего института. Сообрази, где бы нам соснуть самую капелюшку.
Я и сейчас плохо соображаю, а тогда? Да разве аисты могут думать, они дышат для того, чтобы любить.
Помог водитель, люди любят помогать аистам.
– Молодые люди, вам, может, комната нужна?
– Да, на двое суток.
Так оказались на квартире какого-то деда. Он выделил комнату с тремя казенными кроватями, заправленными строго по-армейски. Меня заговорщически затянул на кухню, предложил, пока бабка не вернулась с дежурства, попробовать бражки.
– Погоди, дед, минутку, мигом за закусью сгоняю.
Она сидела на краю кровати, что-то правила в отчете. Когда стал рыться в сумке, спиной почувствовал, как вся сжалась и почужела.
– Мы уже не аисты?
– Не мешай работать, иди, развлекай деда.
А дед поносил на все лады бабку, и мы пили с ним отменную брагу, настоянную на землянике. С каждой кружкой крылья аиста спадали с меня все ниже и ниже. Дед в конце концов уютно приземлился на взлетной полосе стола. Я опрокинул еще стаканчик для храбрости и поплелся в ангар комнаты зачехлять крылья после полета.
– Вместе стелить или ты спать отдельно предпочитаешь?
– Аисты не живут в разных гнездах, длинноногая.
– Ты напился, Аист?
– Глупенькая, со страха, от меня всегда хмельной земляникой тянет.
Оказалось, только аисты и могут быть так греховно счастливы. Наши усталые от полета пальцы заменили глаза, мы не могли наглядеться друг на друга. Столько открытий в одну-единственную ночь больше не случалось никогда в жизни. Первые слова взошли лишь под утро:
– Принеси из ванной мои колготки, я с вечера их простирнула.
Эта милая обыденность вызвала во мне прилив небывалой нежности. Никуда не пошел и не оставил на ее теле ни единой нецелованной клеточки. А она просила еще и еще, будто бы перед этим и ночи не было у нас. Солнце всходило и закатывалось, оно так устало, что ему сразу пришлось перевалить за полдень. Потом мы мирно, по-семейному пили чай на кухне, а дед доканчивал брагу. Когда в очередной рейс его голова коснулась взлетки, она взяла мою ладонь в свои руки, поцеловала и прошептала в самую глубину ладони, как в колодец:
– Спасибо
– За что?
– За бабье счастье. Пять лет замужем, а бабой с тобой стала.
В последнюю ночь дед подселил в комнату еще одного постояльца. Он нам не мешал, мы ему заснуть не давали.
– Странно, на мужа с женой не похожи, а оба при обручальных кольцах.
– Мы аисты, мужик, просто аисты, которых люди окольцевали.
– Дела, вот я атеист, а помолиться за вас почему-то хочется. Пойду. С вами не заснуть. Дай вам Бог счастья, птицы небесные.
Вот он нам его и дал. Сколько лет прошло, а пальцы от тоски светятся. Счастьем я укушенный, спина порой чешется, видно, крылья даром не проходят. Самая страшная штука в жизни – сама жизнь. Половой научила жить. С аистами такой напасти не происходит, небеса не дозволяют.
Однажды она позвонила, пригласила в ресторан отметить те двое суток счастья. Пришел с огромным букетом цветов, в новом дорогом костюме. Она ждала за столиком, заказ сделала: шампанское, салаты всякие. Под горячее принесли водку, выпили, аппетит разыгрался, пустился в воспоминания. Она была какой-то скованной, я не придал этому значения, думал, стесняется, столько лет не виделись. Пытался растормошить, а она ждала, оглядывалась часто. И вдруг успокоилась, пристально всматриваясь в меня. Подошел официант с подносом, там возвышались две дымящиеся тарелки первых блюд.
– Вот, пожалуйста, как вы просили, суп из аистов.
С тебя подснежник, дурачек
Со мной ехало счастье. Не мое. Но в одномерном мире не больно-то разминешься. Хочешь не хочешь, а долька в чае с подстаканником вдруг да перепадет. Тесная квартира купе – терем из сказки. Сколько теремов в вагоне, столько и тайн. А еще и коридор, не приобняться в котором невозможно, и тамбур-трубадур в придачу. На окнах занавески застенчивые с двумя заглавными согласными «ЖД», после которых рука сама тянется приписать еще «И», и тогда полный порядок. Поезд – лучшая извилина в мозгах человечества и неплохая черта характера. А проводник, как пионервожатая из детства, и разбудит, и накормит, и пальцем пригрозит.
Мы оказались в купе вдвоем: мужчина и женщина, и весна вдобавок за окном. Чрезмерная удаленность глаз от переносицы, смущая, не позволяла долго вглядываться в лицо спутницы. Да к тому же воспитанность волос, не переставая, играла в прятки. Я успел схватить, что в статике она не симпатична, но каждым движением завораживает, питая память ароматом очарования. Она уловила любопытство и то, что я не прекращаю ни на минуту путешествовать по ее внешности. Другая бы смутилась или прикрылась грубостью, потребовала бы у проводника поменять купе. А эта сказала просто: