Соседи
Шрифт:
Он постоянно подчеркивал, что она ему, в сущности, не пара. Леля сердилась, потом забывала о своей обиде, потому что не могла долго на него обижаться. Однажды сказала ему:
— Хочу, чтобы мы всегда были вместе, всегда, всегда...
Он вздрогнул: то ли ждал этих слов, то ли не ждал...
Смуглые щеки его побледнели. Почти со страхом глянул на нее, тут же отвел глаза. Сказал сухо:
— Не будем об этом...
— Почему не будем?
— Так, не будем. Это невозможно...
— Почему невозможно?
—
И накрепко замолчал. Он умел молчать, чего бы ему это ни стоило, невозмутимо глядя перед собой в одну точку.
И Леля сдалась. Но в следующий раз начала снова:
— Почему мы не можем быть вместе?
— Я же просил тебя, — сказал он.
— Просил, просил, — плачущим голосом повторила она. — Мне от этого не легче.
Должно быть, он хотел всерьез рассердиться, и не смог. Она, сдвинув брови, стояла перед ним, щеки в нежном, все более разгорающемся румянце, губы дрожат. Девочка, обиженная и капризная, привыкшая, чтобы все было так, как она хочет...
Он привлек ее к себе, обнял, стал баюкать, словно ребенка, приговаривая:
— Наказание мое, горе горькое...
Искренность была в его голосе, в конце концов и в самом деле Ляля — его наказание, горе его горькое...
И она притихла, закрыла глаза, прижалась лицом к его щеке.
Временами ей казалось, она сумела пробить пусть маленькую, очень маленькую, но все-таки брешь в его решении. Он все реже обрывал ее, когда она начинала при нем строить планы своего и его будущего, как они будут вместе, всегда вместе, порой даже сам начинал мечтать с нею, потом, опомнившись, ругал ее, себя, однако, как бы там ни было, слова были сказаны! Те самые слова, которых Леля так упорно и настойчиво добивалась.
Еще совсем неопытная, юная, не умевшая хитрить, изворачиваться, петлять, она в то же время обладала острым, но безусловно точным чутьем. Безошибочно знала, когда следует начать говорить и когда — замолчать. И понимала, недалек час: он сдастся и все ее желания исполнятся полностью...
Она так и сказала Симочке:
— Вот увидишь, мы с ним непременно поженимся...
— Разве он неженатый? — невинно спросила Симочка.
— Женатый, — сказала Леля. — Ну и что с того?
— Ничего, — сказала Симочка. — Ты ее видела когда-нибудь?
— Его жену? Только на фотографии, страшная, как война...
— Значит, умная, — определила Симочка. — Чем-нибудь держит его. Или ребенком, или умом, или привычкой. У него и дети есть?
— Сын.
— Ну вот видишь? Мужики очень туго от детей уходят...
У Симочки был серьезный роман с аккордеонистом оркестра, игравшего в одном из крупнейших столичных кинотеатров, и она считала себя куда более опытной и многознающей, чем Леля. К тому же она была старше Лели на целых два года, что было также немаловажно.
Симочка
— Хорошо бы поглядеть на его жену, какая она?
— Как это сделать? — спросила Леля.
— Я придумаю, — пообещала Симочка. И придумала.
Григорий Сергеевич уехал в командировку в Свердловск. Симочка сказала:
— Вот самый удачный момент. Его нет, а я позвоню его мадам и скажу, что муж просил передать ей посылку...
— Какую посылку?
— Какую? Не знаю, просто меня просили позвонить и передать посылку, но мне некогда, я с поезда на поезд. Поэтому попрошу ее подойти куда-нибудь на вокзал или в метро, и там я передам ей посылку...
— Что же ты передашь ей? — спросила Леля. Симочка откровенно расхохоталась:
— Нет, от тебя можно с ума сойти! Ничего я ей передавать не собираюсь. Мне-то зачем на нее любоваться? Я договорюсь с нею по телефону, а ты пойдешь и посмотришь на нее, и дело с концом. Поняла?
Так и сделали.
Леля пришла к Симочке, и Симочка взяла аппарат, поставила его себе на колени (у нее-то был личный телефон, не то, что Лелин, коммунальный, висевший на стене в общем коридоре), умильным голосом попросила:
— Можно супругу Григория Сергеевича? Это вы? Очень приятно...
Леля слушала, дивилась, как легко, непринужденно ведет разговор Симочка, право же, не поверить ей невозможно.
— Значит, договорились, — продолжала Симочка, подмигивая Леле. — Мы встречаемся у Белорусского метро, около цветочного киоска, только прошу, опишите мне себя. Так, так, черное пальто и белая вязаная шапочка. Хорошо, пусть в руках у вас будет газета, ладно? И у меня газета. Значит, чудесно, ровно в шесть. — Симочка положила трубку. — Ну, что скажешь?
— Сильна, — призналась Леля. — Я бы никогда не смогла так...
— С мое поживешь и не то сумеешь, — снисходительно произнесла Симочка.
В половине шестого Леля была уже возле метро «Белорусская».
С рассеянным видом прохаживалась по тротуару, время от времени заворачивая рукав пальто, поглядывая на часы. Со стороны можно было подумать: девушка кого-то встречает либо с электрички, либо с поезда дальнего следования или, может быть, просто ждет подругу, друга, мать, кого угодно...
Она возникла неожиданно, появилась откуда ни возьмись — маленькая, узкоплечая, в руках газета. И рядом — сын. Леля сразу же узнала его, точь-в-точь такой же, как на фотографии. Гришины глаза, Гришин упрямый рот, кожа на щеках, совсем как у Гриши, туго натянутая, как бы обожженная первым загаром, только у Гриши изжелта-смуглая, а у сына нежно-розовая, по-мальчишечьи свежая...
Жена Гриши вглядывалась в прохожих, искала ту, с газетой в руках, и сын тоже смотрел, совсем как Гриша, задумчиво щуря глаза.