Сотник и басурманский царь
Шрифт:
– Живой, – чуть не разрыдалась Настасья. – Ты говори, говори, сынок!
– Какой он тебе сынок, мама?! – возмущённо вскинулась дочь сотника. – Он же разбойник и с басурманами заодно! Он не казак!
– Да, не казак, ну и что? Зато я сам видел, как его ведьма в плен взяла.
– Когда ты видел, врун?!
– Когда нас с тобой уводили! Ты в землю смотрела, а я по сторонам!
– Ой, ой, ой! Можно подумать, тебя из-за меня увели? Сам во всём виноват!
– Почему я опять виноват?! – невольно кинулся к Настасье кавказский юноша. – Зачем она всё время на меня наговаривает, а?
– Ксюшка,
– Да это же он с разбойниками увёл из станицы казаков! – разбушевалась старшая дочка. – А потом на нас напали басурмане!
– Тихо там! – неохотно рявкнул с места басурманский стражник, но разве ж буйную Ксению успокоишь…
– Ты во всём виноват! – проорала она и Юсуфа душить бросилась.
Не дожидаясь худшего, басурманин к ним подошёл, девчонку шибко ретивую назад к пленницам толкнул. А кавказец молодой с того вдруг вспыхнул гневно и сам басурманина в грудь шибанул как следует. Тот в сторону отшатнулся, зарычал, как медведь, и плеть ногайскую из-за пояса вытянул.
– А, шайтан-урус, выпорю обоих!
Только тяжёлой плетью замахнулся, как юноша и девушка, не сговариваясь, вперёд кинулись да цепью стальной его за ноги и опрокинули! Рухнул он с руганью, а жена сотника на него сверху первой навалилась:
– Ксеня, бегите! За подмогой бегите-э!
Пленницы всей толпой, единым духом вперёд грянули, стражника там, где лежал, и завалив. Покуда все опомнились, порядок навели, подзатыльники понараздавали, кого надо по разным углам рассадили, Ксения с Юсуфом уже исчезли в наступающей мгле. Догонять их по ночи не стали, прекрасно понимали, что и утром возьмут, никуда не денутся.
Ну это они так думали, а ребята, удирая, считали совсем иначе…
А в широком поле, ночь-полночь, казаки скачут. Усталые кони едва ноги передвигают, сами станичники словно из стали выкованы – усталости не знают, глаза горят, как у степных волков, ноздри хищно раздуваются, рыщут по сторонам, сдаваться не умеют, не из того теста сделаны, порода не такая. Скорее сами сдохнут, но погони не оставят и на том свете будут незримо коней за врагами гнать…
Сам атаман сутки в седле, ни сна ни отдыха, простым казакам примером служит, не из чувства долга служебного, а потому что сам из той же станицы. Не позволит никому настоящий атаман девушек да детишек обижать, чьи бы они ни были. А иные нынешние «казаки», в орденах да медалях от ворота до пуза, с погонами генеральскими, отродясь ладошки шашкой не мозолившие, и называться таковыми прав не имеют – степь трусов не терпит…
Сарам, главарь разбойничий, рядом с атаманом едет, в друзья набивается, с речами льстивыми пристаёт, с вопросами издалека подкатывается. Атаман казачий нос воротит, но слушать вынужден, хотя гнев нарастает.
– Сколько ещё?
– Совсем близко, э… – главарь радостно отвечает.
– Ты мне голову не морочишь?! Мы полночи с коней не сходим, а едем всё дальше и дальше от станицы.
– Ну конечно, не морочу! Я же обещал, значит, сделаю, слово Сарама!
– Угу…
– Слушай, а ты что, мне не доверяешь?
– Таким, как ты, верить – себя не уважать.
– Вот это ты зря… –
– Смотри, ещё не расплачься здесь, не ровён час, лошади засмеют…
– Не буду, дорогой… И знаешь, вот пока мы едем, давай я тебе тут одну важную вещь скажу. – Сарам голос понизил для таинственности, а сам, собака страшная, ножичек малый из рукава вытянул и верёвки начал резать тихонечко…
– Эта ведьма – она очень нехорошая женщина! Всех обманула. Меня – особенно! Поэтому я лично тебя к ней приведу, чтоб посмотреть в её бесстыжие глаза! А вообще-то с женщинами всегда так… мы с тобой знаем, да? Мы же мужчины… У тебя, дорогой, тоже, наверное, какие-то такие истории есть… Хочешь об этом поговорить?
Удивился атаман, левую бровь недоумевающе вскинул. Хотел было прямолинейной грубостью ответить, но удержался.
– Хватит балаболить-то! Где твоя ведьма? Где её шатёр, где все пленницы? И не отмалчивайся, воровская морда, с огнём играешь…
– Подожди, подожди! – оглянулся хитрый Сарам, изо всех сил изображая чистой воды изумление. – Вспомнил! Ночью всё иначе кажется. Не так, как днём, по-другому, понимаешь? Вот ещё немножечко проедем, за эту рощу, и свернём направо! Там уже точно всё покажу! Ну да, конечно, тут вот всё и было, там она вчера стояла… честное слово!
– А ну цыц! – атаман руку поднял.
– Что такое? – Вслед за атаманом и Сарам прислушался к далёкому стуку конских копыт.
Остановились казаки, привычно вкруг встали, клинками ощетинились. А стук копыт всё ближе и ближе, всё грознее и отчётливей. Минуты не прошло, как вырвался навстречу атаману могучий донской жеребец! И на спине его маленькая девочка из последних сил держится, едва от усталости с седла не падает. Ахнули казаки, а главарь разбойничий своего скакуна назад подал, верёвки подрезанные на руках рванул, а сам всё болтает…
– Слушай, какая маленькая, но смелая девочка! Тоже казачка, да?
– Да то ж Дашка! – изумлённо выдохнул седой Петрович. – Сотникова дочка…
Спрыгнули с сёдел станичники, ребёнка на руки приняли, водой из фляги умыли, попить дали, шумят, галдят, локтями толкаются…
– И впрямь Дашка! Да на батькином коне! А где ж сам сотник? Что-то недоброе творится, братцы… Пропустите атамана!
Пользуясь суматохой, Сарам быстренько соскользнул с жеребца, в сторонку отполз, к кустам поближе, и жухлыми листьями забросался по маковку. Атаман всех раздвинул, девочку на руки взял, она его узнала, чуть не заплакала…
– Там басурмане злые! Папка с ними биться пошёл… А мама с Ксюшкой бельё стирали…
– Так, понятно. По коням!
Мигом собрались казаки, усталости как не бывало, все рвутся в бой! Бегство главаря разбойничьего только тут и заметили…
– Ладно, чёрт с ним, свидимся ещё… Далеко не уйдёт, от нас не скроется, а сейчас другие дела важнее. За мной, братцы!
Как коршуны понеслись по ночной степи грозные станичники. Летят под ними верные кони, словно бы и отдохнули и выспались. Тоже чуют, когда у хозяев кровь кипит!