Сотвори себе поддержку
Шрифт:
Души замолчали. И только посмотрели друг на друга, на рои душ, летающих над толпами бездушных людей в поисках своих тел, на сотни, тысячи душ, облепивших крыши и карнизы зданий, кроны деревьев… Сколько было оборванных этих нитей… Сколько было оборванных нитей…
Брошенная Душа вдруг встрепенулась, как будто бы вспомнила, зачем сюда прилетела.
— Вы знаете, — произнесла она, обращаясь к присутствующим душам, — я ищу тело молодой девочки, милой очень, чистой… Может быть, в церкви его поискать?…
— Нет, — уверенно проговорили сразу несколько душ. — Там ее искать еще
Люди из храма перестали выходить. Служба кончилась. Спустя некоторое время вышли из храма несколько старушек, которые собирали в церкви оплывшие свечи, подметали пол — были в служении.
Брошенная Душа, нахохлившаяся и расстроенная услышанным, посмотрев вниз, удивилась, какими темными были их лица. Сколько осуждения было в лицах их, когда, выйдя из ворот храма, прошли они мимо молодой женщины, одетой открыто и вызывающе. Одна из старушек что-то проговорила ей вслед, и лицо ее было недобрым, осуждающим. И опять удивилась этому Брошенная Душа: как же можно в святом месте быть, в чистой энергии находиться — и остаться осуждающей, непринимающей и нелюбящей.
Но вот вышел из церкви после вечерней службы батюшка с таким же хмурым, неосвещенным, неживым лицом. И пошел через двор на улицу, к припаркованной машине. Сел за руль и уехал.
И души, привычные уже к этому зрелищу, промолчали, только кто-то, как будто бы примирительно произнес:
— Ну, что поделаешь, такой этот мир… И среди батюшек мало истинно верующих и живых людей. Живут они в осуждении и непринятии других, без любви в сердце. И грешат, как простые смертные, и по их правилам живут. И в церковь тоже как на работу ходят…
И Брошенная Душа сорвалась и полетела ввысь, потому что грустно ей стало от всего увиденного и услышанного. От масштабов этого бездушия. И только услышала крикнутое ей вслед:
— Да не огорчайся ты так… Это дело житейское… Ты облетай лучше их тусовки — сборища их молодежные. Вечерами у школ, в подворотнях, в подвалах они собираются. Вот там и место телу твоей девочки. Там ты ее скорее найдешь…
…Внизу была молодежная тусовка, вверху — на кроне огромного раскидистого дерева — тусовка душ.
Брошенная Душа, когда подлетела сюда, сразу почувствовала, что души тут всех знают, и уже не первый день проводят вместе.
— О, новенькая, — доброжелательно встретили ее души и поинтересовались: — Кого ищем — мальчика или девочку?
— Девочку я ищу, девушку молоденькую, славную, совсем еще чистую, душевную… Правда, уже — не душевную, — поправила сама себя Брошенная Душа.
— Все они были душевными, пока с нами жили, теперь, вон, глядите, какими стали, — сказала одна из душ и показала вниз крылышком.
Брошенная Душа посмотрела вниз и поморщилась. Были они там все — расхлябанными какими-то, вульгарными, наглыми — такими, на которых и смотреть-то было неприятно.
— Вон — мое тело сидит, — сказала все та же душа и показала крылышком на молодую, ярко и неаккуратно накрашенную девушку, сидящую в показной какой-то позе с сигаретой в руке, ожидающей,
— А была тоже славная, и милая, и чистая… А теперь… — душа махнула крылышком и отвернулась, как бы не желая на все это смотреть, а снизу раздалось дружное какое-то ржание, и голос девочки этой, бывшей нежной и чистой девочки, сказал:
— Да отвали, я сказала… Отвали!.. Да пошел ты на хер…
И опять раздалось дружное ржание…
И Брошенная Душа, оторопевшая от всего увиденного и услышанного, только и сказала:
— Да как же так! Как же это…
— А вот так! Была хорошая девочка — и нет ее. Сердце закрыто. Для души — места нет… Мать у нее такая была — бездушная, — добавила душа, — вот и девочка такой стала…
Душа замолчала, вздохнула, и Брошенная Душа вздохнула — ее девочка тоже такой стала.
— И вы знаете, что самое поразительное, — сказала опять Душа Бывшей Хорошей и Чистой Девочки — мать ее очень сериалы любила смотреть. Бывало придет с работы — и сразу за телевизор. И один сериал за другим. Один за другим. И переживает, как там дон Хулио с доньей Игнес разберется… Или за ребенка подкинутого какого-то страдает. Вы не поверите — она даже плакала иногда, как будто живая была, как будто душа у нее была… Как будто чувствовать она могла и сопереживать… А девочка с ней рядом страдала, переживала по-настоящему, как настоящая живая девочка. Да, столкнувшись с бездушием людей и с бездушием собственной матери — тоже бездушной стала…
И души вздохнули только. Потому что у каждой из них была своя и в то же время похожая душещипательная история. Как мертвые и бездушные родители или жесткие и закрытые люди делают мертвыми и бездушными детей, молодых людей и девушек. И не было им числа…
А снизу опять раздалось:
— Слушай, ты, козел, я тебе сказала или нет! Отвали, сказала, придурок!..
И — ржание.
И — улюлюканье.
И Брошенная Душа сорвалась, потому что нельзя было, чтобы ее девочка, славная, добрая и чистая, вот в такое же тело превратилась. Просто невозможно было допустить!
И улетая, вслед услышала:
— Приходите, наведывайтесь, все они сюда прибиваются: им, бездушным детям, — деваться некуда, только в стаи сбиваться…
И она полетела дальше. И в сгущающейся темноте вечера летала от одного такого вот молодежного сборища до другого. Летала и видела, как где-то курили, где-то кололись. Где-то — в спешке какой-то, бестолково и без любви — совокуплялись.
Она летала и летала.
Искала и искала.
И не находила своей девочки.
Не находила…
…Она увидела этих девушек и полетела к ним.
Стояли они стайкой у дороги и болтали о чем-то, как могут болтать девушки, собравшиеся вместе. И, подлетая, она услышала звонкий какой-то смех и даже надежда у нее затеплилась — может, ее девочка тоже там, и уже успокоилась, пришла в себя и откажется от своего решения — жить без любви и без души…
— Отсосать ему… Сам пусть себе отсасывает… — сказала одна из девушек озорно. И подружки ее, слушающие ее, опять рассмеялись, рассмеялись громко и звонко, будто бы что-то веселое она сказала.