Сотворившая себя

Харрис Рут

В конечном счете Бренда решила дать согласие.

– Как же я могу отказаться? – сказала она Джефу. – Я столько лет к этому стремилась.

Когда Бренда поднялась по трапу самолета, она повернулась и помахала Джефу. Ее сияющая улыбка плохо сочеталась с тревогой, затаившейся в блестящих голубовато-зеленых глазах.

Три месяца, растянувшись, превратились в восемь. Бренда работала в Мюнхене больше и упорнее, чем когда-либо: приходилось справляться с языковыми трудностями, различиями в культуре и тысячью разных разностей, без которых немыслимо создать научно-исследовательскую

лабораторию высокого класса.

Она работала по плану обустройства лаборатории, разработанному в «Ол-Кем», с некоторыми изменениями, которые были внесены в этот план во Франкфурте в соответствии с немецким законодательством и методикой работы. Она следила за тем, чтобы были заказаны и установлены горелки, центрифуги, подготовлены стерильные зоны для проведения испытаний, оборудование для фотографирования в инфракрасных лучах, электронные микроскопы; руководила размещением и хранением программного обеспечения для внутрилабораторных компьютерных систем, подсоединенных к компьютерной сети «Ол-Кем», которая охватывала весь мир; наблюдала за оборудованием душевых и раздевалок, испытательных помещений с закрытым, ограниченным и открытым доступом. Она отвечала за оборудование, которое стоило пять миллионов долларов; она часто вспоминала время, когда ее мать руководила строительством большой кухни в Нью-Рошели. Техника работы, трудности, неурядицы – все это было тем же самым, только в многократно увеличенном масштабе. Как и когда-то для Хейнриха Лебена, она все делала вовремя и не выходила за рамки бюджетных ассигнований. Как и предполагал Сид Эрлау, она оказалась победителем.

Сид Эрлау был счастлив, видя, как продвигается работа. И Бренда была счастлива – когда она была на работе. Когда же вечером она возвращалась домой, в квартиру на Кирхештрассе, предоставленную ей компанией «Ол-Кем», она оставалась совсем одна. И чувствовала себя одинокой.

Домой она прилетела на Рождество, чтобы провести в Бостоне три недели отпуска, который так долго откладывался, и Джеф обнял ее, но не поцеловал и не взглянул ей прямо в глаза. Бренда сразу поняла, даже прежде, чем он успел что-либо сказать, что у него была другая женщина.

– Я никогда и подумать не мог, что так случится, – сказал он. У него был несчастный вид человека обиженного, сердитого и виноватого. – Я не испытываю никакого счастья. Мне все время ужасно плохо. – Он был близок к слезам.

– О, Джеф, – Бренда не знала, что надо сказать Джефу. – Это ужасно. Просто ужасно. Но я все понимаю.

Она не сказала ему – и не собиралась говорить, – что иногда в Мюнхене она ложилась в постель с мужчиной. Это не имело никакого – или почти никакого – отношения к сексу. Просто таким образом она пыталась как бы свести воедино и склеить пластырем свою разорванную надвое жизнь, но в результате ей становилось еще хуже, чем раньше.

– Что же будет дальше? – наконец спросила она.

Джеф не знал. У него не было ответа. А у кого он был?

Как-то в тот приезд дочери между Рождеством и Новым годом Элен спросила об отношениях Бренды с Джефом. Мгновение Бренда испытывала сильное искушение солгать. А потом она решила не делать этого.

– У Джефа есть другая женщина, – сказала она. – Это началось, когда я была в Германии.

– Мне очень жаль, – мягко сказала Элен, и в голосе ее звучало гораздо больше сочувствия, чем, как считала Бренда, она заслуживала. – Жаль Джефа. Жаль тебя.

– Я была уверена,

что ты скажешь: «Я же тебе говорила», – сказала Бренда. – Ты предупреждала меня, что сочетать карьеру со счастливой семейной жизнью будет нелегко. Но я считала, что мне лучше знать.

– Я тоже думала, что знаю о жизни больше, чем мои родители, – сказала Элен, понимая, как трудно приходится Бренде, видя это по ее усталому, бледному лицу, по грустным глазам, в которых была боль. – Если ты думаешь вернуться в Штаты, ты можешь работать в «А Ля Карт». Сейчас, после того, как мы выкупили долю Тамары, у нас очень много дел. А если пройдет сделка с «Все для кухни», нам еще больше понадобится помощь, – сказала Элен. – Помнишь, как когда-то, когда ты была подростком и помогала мне после школы, мы мечтали вместе заниматься бизнесом? «Элен и дочь».

Бренда кивнула. Казалось, с той поры прошла целая вечность.

– Но я же – фармаколог. Я – руководящий работник одной из ведущих многонациональных корпораций.

– Да, доченька, ты теперь – большой корабль, которому нужно большое плаванье, – улыбнулась Элен. – И не хочешь опускаться до чего-то незначительного.

Бренда ничего не ответила. От нее и не требовалось ответа.

– Я люблю тебя, Бренда, – сказал Джеф ночью перед ее возвращением в Мюнхен. – Я люблю тебя и хочу по-прежнему быть твоим мужем, но у нас ничего не получается. Ты – в одной части света, я – в другой.

Джеф давно понял, что, хотя мать воспитывала в нем уважение к женщинам, которые работали вне дома, сама она неизменно оставалась дома, и он всегда, сам того не сознавая, ожидал, что его жена, даже если она работает, тоже всегда будет дома, и все домашние дела будут сделаны, белье аккуратно переглажено, обед приготовлен, дом убран.

– Ты хочешь развода? – со страхом спросила Бренда, не потому, что ей был нужен развод, а потому, что она считала, что обязана предоставить решение Джефу.

– Нет, – ответил Джеф, и этот ответ развеял ее худшие страхи, – но я и не хочу продолжать жить так, как сейчас.

– Что же нам делать? – задала Бренда вопрос, ответом на который могли быть только слезы, и в слезах они любили друг друга и не сдерживали своих чувств.

Они плакали и тогда, когда целовались, прощаясь.

В самолете Бренда отказалась от предложенного стюардессой шампанского. Она сидела, глядя прямо перед собой и размышляя о своей жизни.

Достигнув почти двадцати девяти лет, она была замужем – и одинока. Она достигла успеха – и жила в чужом городе, в квартире с чужой обстановкой, которая принадлежала компании. Она зарабатывала больше, чем ее муж, и это ничего ей не давало, кроме звонков по телефону за океан и дорогой одежды, которую никто не видел под белым халатом Бренды. В этом году, с учетом премиальных в шесть тысяч долларов, она получала даже больше тридцати тысяч долларов, а когда она сказала об этом Тони, та ответила:

– У меня так было в прошлом году. Я тебе даже не говорила. Как-то это уже не кажется важным…

Шутки по поводу дорогого ленча, которыми они так долго развлекались, приобрели грустный оттенок. Для Бренды все разлеталось в прах, и когда Тони предложила вложить шесть тысяч ее премиальных в небольшую компанию, которую она давно приметила, по производству кремниевых кристаллов для компьютеров, Бренда согласилась без колебаний.

– Прекрасно, – сказала она. – Поверишь ли, мне совершенно ничего не хочется покупать.