Соучастие
Шрифт:
— За что этих-то?
Словно желая ответить на его вопрос, низкорослый задержанный внезапно вскочил с дивана и, широко размахнувшись, ударил портфелем другого. Тот, поправив идеально ровный пробор, смущенно пожал плечами. В дежурной еще сильнее запахло мандаринами.
— Ну-ну! Потише! — сказал Таранец. — Почему насильно кормите фруктами этого гражданина? Мандарины для детей больше предназначены. Стыдно, гражданин!
— Не стыдно! Жаль, что мандарины мягкие. Вместо них кирпичей бы в портфель. Снабдил бы его на всю оставшуюся поганую жизнь, — лицо мужчины
Низкорослый мужчина опять высоко поднял портфель, но Таранец, перехватив руку, остановил его движение.
— Рассадите их в разные комнаты, — воскликнул он.
Из дежурной части Савин и Таранец поднялись на второй этаж к оперативникам. Их шаги гулко раздавались в опустевшем коридоре. В кабинете оказались лишь Казаков и участковый Гусаров. Савин стянул с себя пальто. Таранец, не снимая куртки, сел за стол.
— Сложная кража? — поинтересовался Казаков.
— Не то слово, — сказал Таранец. — Не так просто будет ее раскрыть. Перспектива слабая, — он безнадежно махнул рукой. — Ни следов, ни очевидцев. Хотя, — он неожиданно подмигнул, — ты же у нас специалист по таким делам.
— Забыл добавить, что крупный спец, — шутливо откликнулся Казаков. — Что-то кражи зачастили, — уже озабоченно произнес он. — Хотя чему удивляться. Сейчас в квартирах такие вещи бывают, которых за прилавком не встретишь или в очереди настоишься. У воров на это нюх! Ориентируются быстро. Есть спрос, есть и предложения. В магазин за дефицитом не полезут. Понимают, госкража — срок большой.
Савин кивнул.
— Паршивый месяц выдался. По краже работать придется без передыху. Скоро конец квартала. — Он походил по кабинету и тоже сел, положив руки на колени.
Гусарова этот вопрос, похоже, не волновал.
— Жалко этого мужика с мандаринами. Насмотришься, наслушаешься… Неужели в жизни чаще нечестные отношения существуют, — раздумчиво проговорил он.
— Ну и сказал! — рассмеялся Савин.
— Насмотрелся! Когда успел? — спросил Казаков. — Тебе сколько лет?
— Двадцать два!
— Всего-навсего! Так вот! По словечкам и фактикам вывод о жизни и людях не делай. — Казаков поднес ко рту сжатый кулак и громко чихнул.
— Будь здоров, — сказал Таранец.
— Сначала по слякоти гоняют, а потом здоровья желают, — ответил Казаков. — Я вижу, вашим разговорам конца не будет. Пойду-ка высплюсь и перекушу по-человечески. Намотался сегодня, да знобит что-то.
Савин встал со стула и, надевая пальто, сказал Таранцу:
— Я тоже пойду. А ты от Школьникова заявление прими. Он скоро подъедет…
Школьников пришел в начале десятого. Тот же хмурый, внушительный вид, то же чувство своей значительности, только говорил он теперь слегка заискивающе. Окинув взглядом простенькую обстановку кабинета, он пододвинул стул к приставному столику и сел.
— Я выяснил, что украли. Оказалось, достаточно много… Вот список…
Таранец
«Четыре золотых кольца с бриллиантами, серьги бриллиантовые с изумрудами, две золотые цепочки, золотой брелок с голубой эмалью и изображением женской головки, ажурный браслет золотой, две десятирублевки царской чеканки, шесть ложек обеденных, шесть чайных, шесть десертных — все серебряные, часы японские «Сейко», облигации на тысячу пятьсот двадцать рублей…»
Похоже было, что при составлении списка Школьниковым руководила горечь утраты ценностей. Он сидел притихший. Теперь его было не узнать.
— Вы все указали? — спросил Таранец, откладывая лист в сторону.
— Все. Жулик взял, как говорится, подчистую, — откашлявшись, произнес Школьников хорошо поставленным голосом. Сейчас он производил впечатление вполне покладистого человека. — Я попытался изобразить внешний вид, конфигурацию похищенных ценностей. Думаю, вам это понадобится. — Школьников из бокового кармана пальто достал другой лист бумаги.
Таранец подколол его скрепкой к первому. Про себя отметил, что рисунки сделаны достаточно умело.
— Я, можно сказать, теперь на бобах остался, — начал Школьников.
— Не только вы, жена тоже, — уточнил Таранец.
Школьников словно поперхнулся.
— Конечно, и жена… Семья одна, — согласился он. — Серьги — ценность необыкновенная. Год назад один специалист сказал, что стоят они не меньше пятнадцати тысяч! Девятнадцатый век…
— А золотые десятки тоже оценил? — поинтересовался Таранец и, словно наткнулся на мелькнувшую догадку, взял опять в руки плотный лист бумаги с рисунками похищенных вещей. Золотых монет на нем не было.
Школьников взглянул на Таранца и сдержанно улыбнулся.
— Эти десятки памятные. Не для продажи. Я закон знаю.
Трудно было поверить, что всего два часа назад он был несдержан.
— Кто этот специалист?
— Случайно в Трускавце познакомились. У источника. Он заинтересовался серьгами. Потом встретились еще раз, тогда назвал цену.
Попытки Таранца выяснить личность незнакомца из Трускавца угасали одна за другой. Пожалуй, впервые он столкнулся с потерпевшим, который не стремился помочь нащупать хотя бы мало-мальски подходящую ниточку, ведущую к раскрытию кражи.
— Вы напрасно пытаетесь найти воров со стороны. Вор свой, домашний.
Таранец не смог скрыть удивления.
— Да! Да! — уже не сдерживая себя. — Это дело рук сына моей жены. И не ищите других. Помните, я не хотел подписывать протокол? Знаете почему? Скажу откровенно, тогда думал, что вор чужой. — Школьников, словно осуждая себя, укоризненно покачал головой. — Только потом понял, что вы абсолютно правильно записали, что взломов и… как это? — он наморщил лоб. — Да, и отжимов не было. Так должно и быть. И я подписал… Теперь все ясно! Повторяю, кража — дело его рук! У него есть ключи от нашей квартиры. Я прошу вас…