Совершенно несекретно
Шрифт:
Отпустили нас опять не поздно — в полседьмого, примерно. Засиживаться до ночи, как в первые дни, уже никто не хочет. Видно, даже самые ярые энтузиасты устали от потока пламенных речей.
— Ну что, Лен, вместе в гостиницу? — шутя предлагаю я.
— Не могу… дела у меня, — отказывается та, избегая смотреть в глаза.
— Ген, тогда давай с тобой по пиву? Посидим где-нибудь в кафешке, на девочек московских посмотрим, — переключаюсь на Лешнёва.
— Нет, мы с Леной в Театр Сатиры идём! «Бешеные деньги» дают!
Простодушный Генка
Ну а раз так, решаю просто прогуляться по городу один. Время ещё детское. Но сначала — в свой номер, наконец-то снять этот опостылевший костюм. Переоделся в спортивный, с надписью «СССР» на спине. Хотя в нём тоже жарко — на улице градусов двадцать, не меньше.
И как оказалось сделал это не зря…
Глава 16
Москва этого времени ещё не выглядит дорого и богато, зато люди душевнее, хоть и бегут все куда-то, торопятся. Рассматриваю архитектуру столицы, пытаясь сравнить её с будущей. Да, город станет краше, выше, наряднее… но не факт, что лучше.
Мечтаю уже о мороженом, как вдруг…
— И прутся и, прутся сюда… Что встал, оглашенный?! — обругала меня бабуля в цветастом халате, при этом пребольно пихнув авоськой, битком набитой банками, и наступив на ногу!
Я, между прочим, знаю, кто такие эти самые «оглашённые» — люди, что готовятся принять воцерковление. И даже знаю, что такое «воцерковление». А вот знает ли это бабка? Вряд ли… при социализме жила — какая там церковь? Спешит, видите ли, она… А сама выглядит так, что спешить ей можно только на кладбище.
Бабка остановилась и пристально посмотрела на меня, с предвкушением ожидая ответного хамства. Но я лишь умильно улыбнулся, подражая котику из мультфильма про Шрека… Забыв только, что моя улыбка больше на Шрековскую похожа.
Прости господи, ну и мордень у тебя, — перекрестилась почему-то на католический манер бабуля.
А может, и знает она кто такие «оглашённые», ишь как крестится на автомате.
— Пся крев! — крикнул я бабке вслед, надеясь, что та полька.
— Матка боска! Поляк? — спросила у меня невысокая девушка лет двадцати, явно не местная.
Вместо ответа я развернулся и показал спину с надписью «СССР».
— Гиде… гиде… мала грузи… грузиан… грузейная улица твенти севен? — коверкая русские слова, спросила девица.
— Вам нужен собор на этой улице? Так он не действует, — на хорошем английском ответил я.
Мимо этого Римско-католического собора я минут пятнадцать назад проходил, но отсюда его и не разглядишь. Шпиль-то главный снесли ещё во время обороны Москвы — в целях безопасности, чтоб он для люфтваффе не маячил ориентиром. Но если повертеть башкой, то собор увидеть все же можно. Кстати, само здание по назначению давно не используется. Хотя позже, в будущем, я видел, может, и по афишам, что там работал орган, а значит, здание, вероятно, вернут католикам. Впрочем, в Красноярске тоже есть органный зал,
— Ду ю спик инглиш? Май нейм из Анна Романюк, — обрадовалась девушка и попросила проводить её к собору.
Чего бы и нет? Девушка вроде симпатичная.
— Я из Польши. Приехала в Моссовет. Мы готовим прошение вернуть здание католикам, и возможность проводить там службы, — на ходу быстро пояснила мне Анна.
— А чего тебя-то отправили? По-русски ты, я смотрю, не особо… — косо глянул я на неё.
— Пятёрка в школе была, — смутилась моя новая знакомая. — Но давно учила… Забыла уже.
— Так уж и давно, молодая ты! — не верю я, так как девица на вид совсем молоденькая.
— А отправили меня, потому что у меня дядя — священник, — пояснила явно привычная к комплиментам полячка.
— А-а… по блату, значит, — буркнул я себе под нос, но спутница меня расслышала и поняла.
— Ты не подумай! — вспыхнула она. — Он меня отправил только потому, что я в Польском доме работаю… Это такая организация у вас тут, в Москве. А дядя у меня строгий! Он в восстании польском участвовал… Потом из концлагеря сбежал. А сейчас — епископ.
— У меня тоже бабушка воевала. Снайпером была! — зачем-то похвастал я. — О! Почти пришли. А вон в том доме Высоцкий жил. Слышала?
— Да! В запоедных и димучих сташных муомских лесах! — игриво спела Анна.
— Всяка нечисть бродит тучей, на проезжих веет страх, — подпел ей какой-то небритый бухой пролетарий, идущий недалеко от нас.
Пролетарий Анне не понравился. Она вжала голову в плечи и схватила меня за руку, признавая тем самым, что защитить от пьяного я сумею.
Прохожий торопился в рабочую общагу, которая занимала часть здания собора. Остальное, наверное, занимал НИИ «Мосспецпромпроект». Судя по табличке.
— Как красиво! — восхищённо произнесла Анна, разглядывая величественное здание.
— Да, есть такое… — согласился я.
Полячка достала фотик и стала делать снимки.
— Давай тебя на фоне собора сниму? — предлагаю ей.
— Вот сюда нажимай. Только осторожно — камера не моя и очень дорогая, — протягивает импортную технику гостья столицы.
— Хрясь! — невзначай бьёт по руке девахи ещё один пролетарий — седой и тоже пьяный. Ему, видишь ли, край башки понадобилось именно между нами протиснуться по пути в общагу.
Ловлю фотик в шпагате почти у земли, больно ударившись коленом об асфальт. Был бы я в брюках — хана аппарату! Да и брюкам была бы хана. Правильно я переоделся!
— Цел? — кинулась ко мне Анна.
Но, разумеется, её волновала не моя коленка, которая может, даже и в кровь разбита, а дорогое изделие польской промышленности.
Идём в гостиницу, где Анна остановилась. Гостиница — кооперативная, что редкость ещё в Москве, и польская делегация обосновалась именно там. Я рассказываю про Съезд, хвастаясь, что, мол, депутат, а не просто так по Москве разгуливаю.