Совершенно секретное дело о ките (Повести и рассказы)
Шрифт:
«Все обойдётся, — думал Медучин, — деду Тимофею я нож подарю, раз уж он ему так нравится… Верного отдам Бровину, зимой собаки нужны… у него совсем мало… Сетки спишу — пусть Шкулин забирает. Анфиса… Анфиску в Ост-Кейпе разыщу… и Костика в интернате проведать надо, обновку купить…»
Он выпростал руку из спального мешка, просунул ее в дыру пола, дотянулся до снега, взял в рот. Почувствовал голод. Голод в тайге ощущаешь иначе, чем в городе. «Странно, — подумал Медучин, — Ведь раньше не замечал этого, Просто в городе об этом не думаешь, в столовую как на работу — по часам. Есть
Медучин залез в спальный мешок с головой, свернулся калачиком, положил холодную от снега руку под горячую щеку, попытался уснуть.
Шел снег тяжелыми мокрыми хлопьями.
3
Маленькое поселение Ост-Кейп на восточном берегу в устье Крабовой реки — далеко от центральной усадьбы совхоза, да и от всех мест далеко. Живут тут два десятка семей, промышляют охотой и рыбалкой, есть еще магазин — ТЗП (торгово-заготовительный пункт), почта и фельдшерица, принимающая на дому.
Зимой здесь совсем тихо, зато летом — жди гостей. Геологи, вертолетчики, гидрографы с моря, геодезисты, биологи, геофизики — разный экспедиционный люд по своим важным делам проездом, пролетом, проходом тут.
Ночью ли, вечером — неведомыми путями занесло в Ост-Кейп рыжеватого рязанского мужичонку Петра Шкулина. Подсобничал он на складе в ТЗП, вязал рыболовные сети, ходил на охоту, заработок был.
На почте заметили — денег никому не отправляет.
— Один я, — сказал Шкулин.
Туда же, в Ост-Кейп, пролегла дорога таежного человека Бровина. Был он коренаст, широколиц, незлобив и весел. Прошлой весной подрядился рабочим с московскими геологами, поздним летом свернули они работы, и подался Бровин на осень с ламутами в тайгу заготавливать мэрэнтэ.
Мэрэнтэ — дело не простое. Все лето и осень бригада заготовщиков кочует по берегам рек и речушек. Ищут ламуты дерево тополь. И не простое, а определенной длины и толщины. Когда дерево найдено, его валят, распиливают на чурки длиной в полтора метра. Определяют, какое дерево годное, еще когда оно на корню, тут нужен специалист — и старики долго ходят вокруг него, постукивают, на траву смотрят и на деревья вокруг.
На чурках делается топором аккуратная продольная канавка. И вдоль по этой канавке опять же топором бревно расщепляется. Затем оно стесывается с двух сторон до толщины в палец. Получается пара заготовок. Один из концов у каждой заготовки чуть-чуть заостряется, загибается с помощью другого бревна, сушится у костра. Получается что-то вроде лыж.
Потом уже на центральной усадьбе, после забоя оленей, когда достаточно камусов (шкур с ног), мокрый камус приклеивается с одной стороны к заготовке. Клей обычно делают
За каждую пару заготовок без камуса совхоз платит по шесть рублей, продает же готовые охотникам по двадцать пять. За вычетом оплаты камусовщикам прибыль совхозу с каждой пары пятнадцать рублей, невелика для хозяйства. Но совхозу «искатели тополя» нужны, без их продукции не выйдет на промысел охотник, а пушнина — это тысячи и тысячи в совхозной кассе. Оттого и отпускают в тайгу на это дело каждого, кто изъявит желание, все зависит только от бригадира ламутов: приглянется ли ему новый человек.
Веселый Бровин, да немалая сила в руках — кто ж откажет? И в ходьбе ловок, и поварить умеет, и всякую-разную по таежной жизни работу делать.
Закончилось тополеванье — стал на Крабовой ледник строить со Шкулиным, на будущий рыбный сезон, как рекомендовал директору совхоза Медучин по кличке Наука. Не знали они еще Медучина, но слух был — Наука, мол, малый настырный и дотошный.
Приехал он этим летом — и ледник готов, и бригада вся в сборе: Бровин, Шкулин и дед Тимофей. Лодку на берегу встречал дед.
— Как величать-то?
— Медучин.
— А-а, Наука, что ль?
— Он самый.
— Ну хорошо. Чай как раз. Заходи.
А в Ост-Кейпе Бровин и Шкулин поселились в доме деда, тот тоже бобылил, один как перст. Дед аккуратен и чист. Усов-бороды не носит, стрижется наголо, коротенький ежик густой, да ни единого черного волоса. Оттого и кажется, будто вся голова присыпана снежком. Красивый дед, молодухи заглядываются, а он — ни-ни.
— В любой работе я еще крепок, — в глазах у деда появляются смешинки, — а для ихнего племени, считай, пенсионер. Отшумел я свое.
— Да уж брось, отшумел, — подзаводит его Шкулин, не отрываясь от сетки, — он вяжет. И вдруг запел противным тонким голоском:
Вот дождемся темноты —
Перейду с тобой на «ты»!
Ладушки, ладушки,
Где были? У бабушки…
— Кому что, — обороняется дед, — а шелудивому все баня…
— Гы-гы-гы, — разулыбался Бровин, — праведник ты наш, отец-спаситель, герой нашего времени. Портрет бы твой в клубе вывесить, жаль, клуба нет.
— Будет клуб, будет, — переводит разговор дед.
— Знамо дело, будет. Построим, так и будет.
Ворчат друг на друга. Коротают вечер. Ждут, когда в ТЗП огонек засветится.
Тут уж Шкулин бросает вязанье, чтобы успеть первым. Сухой закон в Ост-Кейпе, но Шкулин — свой, тэзэпэвский, ему продавец, вздохнув, отпустит пару-другую бутылок, чего уж там, Шкулин сам все ящики разгружал, знает, сколько и чего на складе.
Утром подлечиться надо. За это берется Бровин. Идет к фельдшерице, зовет домой, друг, мол, хворает.