Совершенный изъян
Шрифт:
Она вновь прислонилась бедром к столу.
– И чем она занималась? Как искала эту свою подлинную реальность?
– В Сень-ши.
– В синьке! – фыркнул Пётр. – Кто бы сомневался!
– И мы были не одни!
Синдзу покачала над головой указательным пальцем, но жест этот, словно записанный для другой модели, получился в исполнении худосочной девушки неестественным и комичным.
– Нас было много. И мы…
– Кого это – нас?
– Трёхцветная радуга! – Синдзу всё ещё держала над головой руку с вытянутым указательным пальцем. – Там, где начинается трёхцветная радуга, мы…
– Какая
– Есть много других, таких, как мы!
Синдзу сделала вид, что набрала в грудь воздуха, хотя никакого воздуха в этой притворной реальности не было.
– Пан-Йон смогла найти их в трёхцветной радуге. Она была так счастлива, когда, – Синдзу перекрестила ладони, прижала их к подразумеваемому сердцу, – рассказывала мне об этом. И теперь мы вместе с ней…
– Да чего ты мелешь? – поморщился Пётр. – Какая на хер трёхцветная радуга?
– Трёхцветная радуга… – Синдзу вскинула голову и заговорила с придыханием, точно читала стихи: – Там, где начинается трёхцветная радуга, мы вместе с Пан-Йон…
– Ты, сраная электронная дура! – Пётр сплюнул накопившуюся во рту желчь. – Она умерла, ты понимаешь! Сдохла! Её больше нет!
Он поднял стакан, но там уже не было ни капли.
– У-мер-ла? – медленно, как испортившийся механизм, произнесла Синдзу и слепо уставилась в стену над головой Петра. – Умерла, – повторила она, но губы её уже не двигались. – Нет, ты не понимаешь. Пан-Йон…
– Опять начинается, блядь! – крикнул Пётр.
Синдзу шагнула к дивану, но вдруг переломилась в талии, как будто её разбил паралич. Её скрученные руки застыли в воздухе. Шея страшно истончилась, превратившись в переплетение вздувшихся жил. Голова с налезающими на лицо чёрными волосами свесилась вперёд. Глаза безумно загорелись.
– Но Пан-Йон, – успела произнести Синдзу, прежде чем Пётр отрубил дзынь, – не может умереть.
11
Пётр прикончил бутылку и заснул на диване под утро, когда начинало светать. Разбудила его духота. Он попробовал встать, но споткнулся и свалился на пол. Расшиб колени и кисть.
Его мутило. Внутренности словно разъело кислотой. В любой момент его могло вывернуть наизнанку. Он присел на колени, глубоко вздохнул и задержал дыхание, но это не помогло.
Рядом валялся включённый дзынь.
Изнанка забрала тускло светилась, отбрасывая на пол угловатую синюю тень. Призрак был ещё там – изуродованный сбоями в программе. На секунду Петру захотелось надеть дзынь и проверить, но он представил искалеченную девушку с поломанными руками и разошедшейся кожей на лице, представил, как она монотонно, вроде громкоговорителей в трубе, повторяет, что он другой, другой, другой, а Пан-Йон умереть не может.
Пётр поднял с пола дзынь и нажал синюю кнопку на забрале. Аккуратно, как тот паренёк из магазинчика, положил дзынь на стол.
И замер, соображая, что нужно делать дальше.
Он принял душ – ледяной водой, от которой заныли суставы. Его тошнило. От пульсирующей боли в висках перед глазами плыли кровавые пятна, но сердце пока не беспокоило – пульс был на удивление спокойным и ровным.
Он оделся
Уже смеркалось. Солнце тонуло в дыму над домами, ни один из фонарей не горел. Пётр шагал навстречу сумеркам, спускался в тень. Ближайший магазин был всего в паре кварталов – несколько минут быстрым шагом, – но даже этого времени хватило, чтобы промёрзнуть насквозь.
Холод вернул чувство реальности.
На ледяном ветру Синдзу с её приступами электронного безумия казалась поломанной дорогой игрушкой. Она даже не знает, что такое смерть – как маленькие дети, которые только учатся жизни. Пётр не понимал, зачем вообще пытается разузнать что-то о погибшей. Это уже не его работа. Его работа – собирать на улицах мерзляков.
Главное, чтобы они не поднимались на ноги.
Киоск, где продавали китайскую водку, работал. Над дверью мерцала газовая вывеска – единственный свет на всей улице. Вывеска мигала, точно праздничная иллюминация. Три разноцветных иероглифа – красный, синий, зелёный – гасли по очереди и разгорались снова, в неправильном, хаотичном порядке – красный, зелёный, синий, зелёный, красный.
Пётр сощурился – в сумерках даже неоновые трубки слепили глаза, – и потянул за ручку сдвигающуюся гармошкой дверь.
12
Мешок чуть не выскользнул у Вика из рук. Вик выругался, перехватил его покрепче. Петру досталась голова. Вику – ноги.
– Этот ебучий ублюдок раза в два больше нас весит! – прокряхтел Вик и сплюнул. – Вместе, блядь, взятых!
– Тащи давай, – сказал Пётр.
– Тащи, ага. Так вот грыжу себе заработаю, и дальше чё? Почётная, мать её, пенсия?
Пётр промолчал. Голова раскалывалась с похмелья. Он наглотался таблеток, но от них только захотелось спать – свалиться в кровать и пролежать несколько суток кряду.
Труп и правда непомерно весил. Здоровый мужик, ростом выше двух метров, превратился на морозе в кусок льда. Они с грехом пополам запихали его в мешок. И тащили, согнувшись от натуги.
Фургон Вик припарковал у обочины – не смог забраться на обледенелый бордюр.
– Давно я таких жиртрезов не видел, – проворчал он, когда они бросили мешок в кузов. – На хуя мы его ваще попёрли? Полежал бы тут себе. Это всё ты, правильный ты наш!
Вик шумно выдохнул и упёрся руками в колени.
– Сам же остановился, – сказал Пётр.
– Чё?
Вик моргнул и смахнул пот со лба.
– Да ничё! Пошли.
– А то я тут, блядь, ночевать собрался!
Вик распрямился и заковылял к водительской двери, потирая поясницу.
Пётр закрыл задние двери фургона и осмотрелся. Улица со слепыми фонарными столбами казалась чёрной и пустой. Фары фургона были здесь единственным источником света – разрядятся батареи, заглохнет подвывающий от натуги электромотор, и всё вокруг окончательно провалится в чёртову темноту, как в пропасть. За две с лишним недели в СК Пётр ни разу не видел за последним кольцом живого человека – только трупы, которые появлялись из ниоткуда, словно другая патрульная служба, на точно таких же фургонах, разбрасывала здесь по улицам мёртвых людей. Пётр вспомнил, что где-то неподалёку они нашли ту самую девчонку с шунтом.