Совьетика
Шрифт:
В две секунды нас «вписали», как теперь , кажется, принято в России говорить, в отель, и сильный мускулистый антилец отнес наши чемоданы в номер – с высокими потолками с деревянными балками, выкращеннными в пастельные тона, с вентилятором и с балкончиком, выходящим на площадь.
– Какая здесь классная мебель! – успел профессионально подметить Ойшин.
Тырунеш осталась ждать нас в ресторане. Мы бросили в номере свои рюкзаки и поспешили к ней.
Ресторан назывался почему-то «Астролябия». При этом слове мне сразу же вспомнился Остап Бендер с его «Кому астролябию? Дешево продается астролябия! Для делегаций и женотделов скидка!» Я едва удержалась от смеха.
– Что вы будете пить? – задала наша новая знакомая нам вопрос как заправская голландка.
– Не знаю… – сказал Ойшин, – Мне пиво какое-нибудь, если можно. Очень жарко у вас тут.
– А Вам, Саския?
– Можно «Понче Куба »? Я сто лет уже,… – я осеклась.- … мечтаю его попробовать, так много о нем слышала.
В тени пальм мне было вовсе не жарко, а даже приятно. Тем более, что солнце уже пошло на закат. Но непривычный к жаре бледнолицый Ойшин страдал по-прежнему. Я пожалела, что нельзя предложить ему мой корейский веер. В Корее это нормально, а здесь… Если здесь увидят мужчину с веером, то его точно не так поймут. Причем не только голландцы, но и антильцы, а это уже совсем нешуточно….
Тырунеш отпила коктейль из своего бокала – такими маленькими глотками, что ее губы почти не двигались.- и начала вполголоса свой рассказ.
– Я владелица фирмы по связям с общественностью- «Франсиска Паблик Релейшенс». Фирма у нас небольшая, но с хорошей репутацией. Много именитых клиентов. Вы, Саския, будете моей напарницей. Мне порекомендовали Вас. Работали когда-нибудь в нашей сфере?
Я задумалась, что ей отвечать. Правду или…?
– Я была когда-то представителем одной политической партии по связям с общественностью,- честно сказала я, вспоминая свои дни в дублинской ячейке. Правда, лучше было, наверно, ей не рассказывать о том, что сообщения, которые мы должны были предоставлять прессе, все были как под копирку: «*** заявил, что….» И далее излагалась партийная позиция по тому или иному вопросу, а каждая ячейка уже самостоятельно проставляла в сообщении соответствующее местное имя. Не знаю, как это никто никогда не заметил, что разные члены партии в разных уголках страны одновременно выступали с совершенно идентичными заявлениями. Не иначе, как потому, что их просто никто не читал…
Ойшин догадался, о какой партии шла речь – и усиленно заморгал обоими глазами. Но Тырунеш ничего меня не спросила.
– Замечательно!- сказала она. – Я уверена, что мы сработаемся. Awi huramentu .
Это был пароль!
Я быстро огляделась. Арийцев было мало, и они были заняты своими делами – громко гоготали над какими-то своими пошлыми шутками.
– Tula warda, no wak ainda – быстро сказала я.
Тырунеш расплылась в улыбке – детской, открытой. А еще через полчаса мы уже знали о ней если не все, то самое главное.
…. Тырунеш была дочкой члена эфиопскогоДерга. Ей было 10 лет, когда правительство Менгисту Хайле Мариама в Эфиопии было свергнуто, и ее семья вскоре после этого была вынуждена бежать из страны. После долги скитаний они оказались в Сомали, там приняли новые имена и в качестве беженцев перебрались в Нидерланды. Отец ее умер еще в Сомали, и мать, оставшаяся одна с 4 детьми на руках, сумела заверить голландские власти, что они – «жертвы кровавого коммунистического режима», благо те тогда еще очень хотели верить в подобные истории.
Тырунеш никогда не забывала отца и то, за что он боролся. А еще она хорошо запомнила, как ее старшая сестра, отучившаяся в Москве и такая гордая этим (народное правительство стремилось
Сестра ее после этого страдала жестокой депрессией. Вышла замуж, родила ребенка, но продолжала мечтать о том, какой замечательной могла бы стать ее жизнь, если бы она могла работать по специальности. Могла, да не стала. И однажды ночью сестра Тырунеш выпрыгнула из окна…
– А какой судьбой Вас занесло на Антилы? – поинтересовалась я.
– Когда я выросла, закончила школу и начала учиться в университете, мне встретился антильский студент… Мой теперешний супруг.
Арлон Франсиска был из очень видной антильской семьи. Из местных политических кругов. Так сказать, местная элита. Но, по словам Тырунеш, он был простым и славным парнем. Только совершенно не интересующимся политикой.
Я вздохнула. История повторяется…
В этот момент на площадку перед рестораном ввалились два джи-айя . В точности таких, каких я видела когда-то в детстве на карикатурах у Херлуфа Бидструпа – наглых, развязанных. Считающих, что весь мир должен с радостью облизывать им сапоги. Таких, от которых тщетно пыталась закрыть свою дверь когда-то матушка Дания. «Этого можно было ожидать. Приоткрыла дверь – и теперь их уже не остановишь!» – пророчески написал под этой своей карикатурой великий датский художник…
Мне стало не по себе. Не от страха, нет: я почувствовала быстро нарастающее чувство гадливости. Когда я в последний раз была на Кюрасао, их здесь не было и в помине, а теперь, ишь ты, разгуливают как у себя дома. Даже «арийцы» при виде их попритихли.
До этого я видела их лицом к лицу только в одном месте. В корейском Пханмунчжоме, на 38-ой параллели… Там они вели себя настолько же по-хозяйски. Дуболомы Урфина Джюса. И еще я вспомнила, что в очень подходящем для того месте провела последнее 11 сентября. В музее, разоблачающем зверства американской военщины на корейской земле…С минутой молчания памяти ее жертв.
… Нас предупредили знающие люди, что музей в Синчхоне – не для слабонервных. Я до этого бывала уже в музеях, созданных на месте фашистских концлагерей (Саласпилс, который в современной Латвии чуть ли не объявили пионерлагерем; 9-ый Форт в Каунасе) и считала себя достаточно подготовленной к тому, чтобы посетить этот музей. В конце концов, нам ли, из трагической и героической истории своей собственной страны хорошо знающим, на что способны фашистские изверги, бледнеть и почти падать в обморок в таком месте? Но именно так отреагировал на увиденное и услышанное в Синчхоне, несмотря даже на заблаговременное предупреждение, Донал….
Дело тут не только в том, что в Западной Европе фашисты зверствовали все-таки не в таких масштабах, как на Восточном фронте, среди славянских «недочеловеков» – и зачастую в отношении лишь отдельных групп тамошнего мирного населения (вот в западноевропейских школах и рассказывают весьма избирательно на уроках истории только лишь о газовых камерах и холокосте, зачастую не упоминая даже роль коммунистов в организации сопротивления) Дело еще и в том, что подсознательно современному западному человеку, даже прогрессивному, очень нелегко привыкнуть к мысли, что Соединенные Штаты Америки,- так сказать, олицетворение современной западной демократии и свобод, – на деле являются таким же «мировым жандармом» как гитлеровская Германия в конце 30-х-начале 40-х годов.