Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948)
Шрифт:
Советские должностные лица на Западной Украине пришли к выводу, что недостаточно ликвидировать одних лишь активных участников повстанческого движения: зараза должна быть вырвана с корнем — нужно всячески преследовать, арестовывать, сажать в тюрьмы, подвергать пыткам и депортировать членов их семей. В феврале 1946 г., на встрече Н. С. Хрущева с районными и областными партийными руководителями, начальниками областных управлений НКГБ и НКВД и командующими военными округами на Западной Украине, первый секретарь Дрогобычского обкома Олексенко обратился прямо к Хрущеву: “Я прошу Вас, Никита Сергеевич. Дайте нам эшелоны, чтобы мы могли выслать семейства повстанцев. Это имеет большое значение и поможет нам достигнуть [нашей цели — Дж. Б.]. Мы готовы провести массовые высылки…” [217] .
217
Фрагмент “Стенограммы совещания секретарей обкомов КПУ(б), нач[альников] облуправлений НКВД, НКГБ, командующих военных округов, от 14 февраля 1946 г.” Центральный Государственный Архив Общественных Организаций Украины (Центральний державний архiв громадьских об’єднань України — далее ЦДАГОУ). Ф. 1 (ЦК Компартии Украины. Особый сектор. Секретная часть). Оп. 23. Д. 2884. Л. 39.
В
218
Данные для семи областей Западной Украины составлены на основе отчетов в: ГАРФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 349. Л. 1; Д. 352. Л.69–77.
219
Настроения населения обобщались в регулярных докладах. См., например, доклад секретаря Дрогобычского обкома Олексенко Хрущеву, датированной 27 декабря 1945 г. “О реагировании населения и бандитов на выселение семей бандитов”. ДАЛО. Ф. 5001. Оп. 6. Д. 53. Л.233–234.
220
Совершенно секретное донесение начальника МВД Круглова Сталину и Берии, датированное 7 февраля 1948 г. ГАРФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 199. Л.205–209. Западно-украинские семьи депортировались по резолюции Совнаркома № 35, датированной 8 января 1945 г. о политической высылке или спецпереселенцах. Только в октябре 1947 г. 13592 сотрудников органов государственной безопасности и войск МВД приняли участие в массовых высылках членов семей лиц, подозреваемых в активном участии в повстанческом движении. ГАРФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 199. Л.288–298; Ф. Р-9479 (Отдел спецпереселенцев НКВД СССР). Оп. 1. Д. 257 (“Сводные статистические данные”). См. также: “Докладная записка о проведенных мероприятиях по обеспечению выселения семей активных националистов бандитов”, составленная наркомом МГБ Украины Савченко на имя Л. Кагановича и датированная 14 октября 1947 г. РГАСПИ. Ф. 81. (Фонд Лазаря Моисеевича Кагановича (1920–1957 гг.) [1893–1957]). Оп. 3. Д. 129. Л. 226–232.
221
Наиболее полное исследование, посвященное советской политике массовых депортаций, см: В. Алферова. Государственная политика в отношении депортированных народов (конец 30-х — 50-e гг.). Дисс… канд. ист. наук. М., МГУ, 1998. Cр.: T. Martin. The Origins of Soviet Ethnic Cleansing // The Journal of Modern History. 1998. Vol. 70. № 4. P. 813–861.
Женщины-шпионы
Гендерный сдвиг в тактике повстанцев диктовал ответные меры советской власти — разрушать украинское подполье, нанося удар по системам связи повстанцев, состоящим в основном из женщин. В то же время благодаря целому ряду факторов, в том числе и связанных с особенностями проведения боевых операций, для женщин и девушек открылись новые возможности в рядах подпольщиков. Возросшее значение женщин в украинском повстанческом движении, в свою очередь, позволило советским органам безопасности, используя женщин-украинок, разработать новые способы внедрения своих агентов и ликвидации сил противника.
Осознав связанную с женщинами угрозу, Советы противопоставили ей систематические облавы и массовые повторные аресты местных украинских женщин. При этом советские органы безопасности преследовали две главных цели. Во-первых, в соответствии с общими принципами своей агентурной работы, Советы стремились посеять взаимные подозрения в рядах повстанцев. Аресты, которым подвергались практически все без исключения, подрывали механизм проверки Службой безпеки повстанцев надежности своих людей. Во-вторых, такими методами Советы могли найти “иголку в стоге сена”. Задерживая и допрашивая большое число женщин, действительно работающих на подполье, советские органы безопасности, очевидно, считали каждую задержанную украинскую женщину или девушку врагом. На жесточайших допросах, которым подвергались местные женщины, советские следователи выражали “твердую уверенность” в том, что арестованные активно работали на подполье. Если задержанная была на самом деле ни в чем не виновна, то в этом — с точки зрения советской власти — не было особой беды. Спустя несколько дней ее отпускали — избитую, но свободную. Пережитые мучения, скорее всего, должны были отвратить женщину от какого бы то ни было сотрудничества с повстанцами в будущем. Если же она действительно была виновна, то примененные к ней меры воздействия — лишение сна и пищи, изоляция от внешнего мира (в том числе и пребывание взаперти в темноте в одном помещении с трупами казненных), жестокое обращение и постоянные угрозы — обычно ломали заключенную [222] .
222
В этом отношении материалы советских органов госбезопасности заметно отличаются от утверждений, представленных в постсоветских мемуарах задержанных украинских женщин. Автору, однако, удалось найти воспоминания, в котором задержанный (или задержанная) признается в том, что он(а) сломался(-лась) на допросе. Напротив, советские источники подтверждают, что экзекуция была стандартным методом воздействия на заключенных, не желающих сотрудничать со следствием. Большинство заключенных, как мы и предполагали, ломались во время допроса.
Особенности женского опыта, приобретенного
В условиях массовых злоупотреблений и насилия со стороны власти, допрос и вербовка агента отличались значительным разнообразием сценариев. Архивы советских органов безопасности позволяют лучше разобраться в сложном процессе вербовки женщины-сексота и понять мотивы, по которым этнические украинки предавали своих бывших товарищей по подполью. Замечательным примером для анализа служит история вербовки Людмилы Фоя. Этническая украинка, Фоя более двух месяцев стойко держалась на допросах, неоднократно подвергаясь насилию и побоям. Она согласилась работать на органы только тогда, когда были арестованы ее родители. Этот случай представляет особый интерес для исследователя, поскольку ее личное дело отличается необыкновенной полнотой данных. В архиве сохранились не только ее отчет советским органам безопасности, но также и протоколы позднейшего допроса Фои украинскими подпольщиками (этот документ попал в руки Советов две недели спустя во время операции против повстанцев).
Людмила Фоя родилась 3 сентября 1923 г. в селе Топора Ружанского района Житомирской области (Центральная Украина). Замужем не была. Ее отец, этнический украинец, был учителем в школе, прошел Первую мировую войну, сражаясь в австрийской армии с 1914 г., а в 1918 г. участвовал в борьбе за независимость Украины. В 1942 г., в возрасте девятнадцати лет, Людмила вступила в ОУН. В апреле 1944 г., после трех месяцев ареста, насилий и лишений, она стала агентом НКГБ. Следователи поставили девушку перед выбором: или сотрудничество с органами — или из-за ее упрямства пострадают родные. До того как в конце мая 1945 г. ее задержала украинская СБ, Людмила Фоя действовала под оперативным псевдонимом АПРЕЛЬСКА [223] .
223
Сведения о биографии Л. Фоя содержатся в материалах дела о проваленной НКГБ операции по внедрению своих агентов в северо-западный сектор ОУН-УПА в 1945 г. См.: ГАРФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 643. Л.237–311. В деле находятся донесения Фои НКГБ, расшифрованная стенограмма ее допроса украинским подпольем, а также подобные отчеты двух других арестованных двойных агентов. Досье также включает проницательный анализ проваленной операции, сделанный заместителем начальника Первого отдела ГУББ подполковником В. Константиновым.
В отличие от многих других женщин-сексотов, сотрудничавших с Советами, Фою не казнили. Арестованная контрразведкой украинских повстанцев, она чистосердечно отвечала на вопросы. Ее красота и искренность произвели впечатление. В ходе проверки Людмила сумела завоевать уважение допрашивавшего ее главнокомандующего УПA Романа Шухевича. Шухевич настолько увлекся Фоей, что привлек ее для культурной работы в подполье. Ее направили выступать с рассказами о пережитом перед женскими группами повстанцев по всей Западной Украине. Далее следы Людмилы Фоя в советских источниках теряются.
Увы, но другим советским агентам-женщинам повезло меньше. Алле Линевич (оперативный псевдоним ГАЛКА), было только восемнадцать, когда ее арестовали в октябре 1944 г. Ее выдал на допросе другой местный житель, принадлежавший к ОУН. Этническая украинка из села Большая Цeпцевиха Владимирецкого района Ровенской области, Линевич на момент ареста была рядовой связной ОУН в своем регионе. Она привлекла внимание советских офицеров не только своей красотой, умом и хорошими манерами, но и тем, что состояла в родстве с влиятельными в украинском подполье людьми. Ее брат, Алексей Линевич, которому в то время было сорок лет, ранее занимал пост заместителя командира отрядов УПА Ровенской области. Незадолго до ареста Аллы Линевич он был назначен командиром местной СБ в отряде БАРСУКА. Одной из самых близких подруг ГАЛКИ была Мария Демидович (оперативный псевдоним РУСАЛКА) — убежденная националистка, руководившая связью ОУН в Сарненском, Рафаловском и Владимирецком районах [224] .
224
Биографические данные агента Галки взяты из личного дела агента. См.: ГАРФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 487 (“Материалы о работе спецгрупп, действовавших в западных областях У[краинской]ССР (1945 г.)). Л.53–54, 59. Операция проводилась офицером государственной безопасности третьего ранга Рясным, будущим заместителем наркома МВД СССР.
Первым заданием ГАЛКИ стало завербовать ее брата, агента БУРАКА, для работы в советской разведке, что она и проделала в октябре 1944 г. В советских источниках сообщается лишь о вербовке агента. Отсутствуют какие бы то ни было упоминания о том, что этот процесс в большинстве случаев сопровождался угрозами расправы с близкими, захватом в заложники членов семьи — до тех пор пока объект вербовки не подписывал текста присяги и не доказывал свою верность ей в действии. Сотрудничество с органами вообще предполагало, что этническим украинцам приходилось преодолевать “роковую черту”, за которой уже не было возврата. Действия против националистического подполья автоматически влекли за собой смертный приговор, выносимый контрразведкой повстанцев не только самому агенту, но членам его семьи. Личные дела агентов показывают, что Советы могли попытаться завербовать любого человека — мужчину или женщину, старого или молодого. Противостоять вербовке могли немногие. Поэтому так много членов ОУН-УПА выбирало борьбу не на жизнь, а на смерть, предпочитая сдаче в плен самоубийство. Советы обладали удивительной способностью ломать сопротивление захваченных повстанцев, подавляющее большинство из которых — будь то мужчины или женщины — обычно начинало сотрудничать с органами.
После того как агент ГАЛКА завербовала родного брата для работы на НКВД, ей было дано новое задание, отражающее весь трагизм и жестокость судьбы советского сексота. 2 ноября 1944 г. она получила приказ ликвидировать свою близкую подругу РУСАЛКУ. ГАЛКА выполнила поставленную задачу ранним утром 11 ноября в Цепцевихском лесу, убив РУСАЛКУ выстрелом из пистолета, который выдали ей сотрудники НКВД. Труп был уничтожен советской спецгруппой. Предполагалось, что уничтожение РУСАЛКИ откроет путь для одного из советских агентов и поможет ГАЛКЕ стать руководителем связи повстанцев в этом секторе. Совершить убийство должна была сама ГАЛКА — это было составной частью стандартного метода вербовки советского агента. Вынужденный пойти на предательство, человек превращался из убежденного повстанца в надежного сотрудника органов безопасности. После такого “боевого крещения” агент ГАЛКА была физически и психологически подготовлена к выполнению более сложных задач. Такой фигурант (эвфемизм, которым в материалах НКВД обозначали агента, действующего в боевых условиях) был готов плясать под дудку контролирующих его органов.