Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1926›

ЕЩЕ ДАЛЕКО ДО ЗИМЫ

Боюсь, что, листья дней моих губя, Мороз ударил рано в этот раз: Еще далеко до зимы, а я, Я желт, как молнией задетый вяз. Еще зиме не передана власть, А листья опадают и в тепле… Быть может, время по ветру упасть, Свалиться и уснуть, припав к земле? Советует рассвет, зовет заря: «Ложись, Хасан-абый!» Все это зря: Не получается бездумный сон — Сомкну глаза, и снится мне Назон. Друзья, мне все равно покоя нет. Могу залечь в берлогу, как медведь. Все будет сниться мне Назым Хикмет, И Искандер, и колокола медь…

‹1942›

* * *

Ты

ровесница вечности. Меры Нет тебе. Ты не ведаешь бренности. В твоей памяти многие эры, Он же — только дитя современности. Ты дорогу ему начертала, Ты предопределила дела его, А теперь посмотри, что с ним стало И куда та дорога вела его! Он вернулся из дали постылой, Мукой кормленный, бедами поенный; Ты сама его в путь проводила, Так сама и ворота открой ему. Упади ему в ноги, безгрешному, И не бойся — пинка не получишь. Лишь одним одержим он по-прежнему Как бы мир переделать получше.

‹1966›

ИЦИК ФЕФЕР

(1900–1952)

С еврейского

* * *

Со мною конь, мешок и шашка, Я запыленный, молодой, И набекрень надета шапка С красноармейскою звездой. Готов к ранениям и бедам, В дорогу дальнюю готов, Я поклонюсь и хатам белым, И дымам дальних городов. Лечу я по земному шару, О прежней жизни не грущу, Свечу себе своею шапкой И шашкой истину ищу!

‹1918–1920›

НЕЛЕГКИЙ ПУТЬ

По диким склонам я блуждал, Рукой касался диких скал, Срывал я дикие плоды, Был труден путь. Я вкус беды Испробовал и высоту, Я был, как птица на лету, К земле влекла меня тоска, Но я запомнил облака… Пришлось бродить и по морям, Как был я горд, как был упрям, Я без указки мог найти Во тьме пути. Я знаю множество дорог, Увы, какой мне в этом прок? Я заблудился, не пойму, Где стежка к сердцу твоему.

‹1936›

ПЕРВЫЕ СТИХИ

Я помню в Шполе уличку Лесную, Запущенную, грязную, смешную, Старушек, ковыляющих по ней, И сверстников, оборванных парней, И балагул, орущих по проселкам, И летом пыль, и снег с морозом колким. Четвертое июля. Синева. Год восемнадцатый вступил в права, С нуждой окопной, с подвигом военным. Кто молод был, в быту обыкновенном, Везде и всюду счастия искал — Кто на земле, кто среди острых скал. Я тоже молод был, и понял это, И крепко зажимал подарки лета В горячих лихорадочных руках. Мой карандашик заработал быстро, И вот не буквы — огненные искры Рассыпались в тетради на листках. Начало всех начал, большая дата! Тех строчек нет, затеряны куда-то. Но первенцев припомнил вдруг поэт, — Наверно, потому, что были плохи. И, загрустив о ранней той эпохе, Он старше стал ра двадцать с лишним лет Я вспомнил уличку Лесную в Шполе, И щебет птиц, и канонаду в поле. А нынче лишь пустыня предо мной. Четвертое июля в дымном зное, И солнца блеск, и небо — все иное, Чем в юности, и я совсем иной. Суха пустыня. Солнце жжет нещадно. Бреду вперед, и тени нет прохладной. Полдневный зной пронзает сотней жал. И сгорблен я заботою тяжелой, И помнится мне ветерок над Шполой, Который в молодости освежал.

‹1943›

СТАРЫЙ НАПЕВ

Старинный напев так и движется вслед, Знать, пел его кто-то не раз, Иль тень этой песни, которой уж нет, Тот звук, что, рождаясь, погас? Быть может, он гимном восстанью служил, В сердцах предводителей пел? И сердце мне шепчет: он несся, он жил, Веселый и легкий — звенел. Взлетал в колыбели, рыдал у могил, Был даром

сынам от отцов И связью, быть может, незримою был Извечных начал и концов. Певали его у мадридских костров, Бойцов он в сражение звал, Овеян был тысячью смертных ветров — И тысячу раз оживал. И вот, онемев, он хранилищем стал Для песни Грядущего — сам, На мельнице в сонной воде грохотал, На стройке бродил по лесам. Он вместе со мною бок о бок живет, Я им навсегда полонен, И песней не стал он, но слышу- поет В воротах у Вечности он… Когда же он прочь иногда отлетит, Я в небе ищу его след, — Я верю, он будет оттуда светить, И правнукам шлю с ним привет.

‹1947›

ЖИТЬ ХОРОШО!

«Как сладко жить на белом свете!» — Я повторяю сотый раз. В лугах густые травы эти Бессмертно тешить будут нас, Антоновка на ветке свежей И девушка, что плод сорвет, Молчанье древних побережий, Немолчный гомон древних вод. «Жить хорошо!» — твержу я сотый, Двухсотый раз. Прилежный рой С гуденьем наполняет соты. Люблю я пчельник… Но порой Дивлюсь: мол, разница какая — Бык-великан в пыли прилег, А золотой пыльцой сверкая, Порхает крошка-мотылек. Я молнии люблю и громы И хлесткий ливень озорной, Когда, мучительно знакомый, Весь мир простерся предо мной. «Как сладко жить, — кричу я снова, На белом свете, где вовек Сокровищ бытия земного Один хозяин — человек!»

‹1948›

АЛИ ШОГЕНЦУКОВ

(1900–1941)

С кабардинского

ЗАВЕЩАНИЕ

Река в нетерпенье На каменных склонах Клокочет под тенью Деревьев склоненных. Родник снежногорный Звенит без печали… В лазури просторной Два облачка встали, К земле нашей знойной Полны безразличья, Им спится спокойно Под возгласы птичьи. Лишь волны сменяют Друг друга мгновенно, Шумят, закипают, Как мыльная пена. Отваги избыток В реке полыхает И пенный напиток Гостям предлагает. Скажи по секрету, Река дорогая, — Как молодость эту Хранишь, убегая? Будь счастлива трижды, Когда без препятствий Долину поишь ты, Чтоб жить ей в богатстве! Цветы расцветают, И воздух чудесен, И птицы пленяют Обилием песен. Мне в час неизбежный Здесь место найдите — В долине прибрежной Меня схороните.

‹1940›

ЯН ГРОТ

(1901–1968)

С латышского

ПОЛУОТКРЫТОЕ ОКНО

Полуоткрытое окно Ты для меня Не отворяешь, Не говоришь мне. «Вот оно, Все то, О чем ты так мечтаешь!» И облаком волос своих Меня окутать Ты не хочешь. В глазах, Как солнце золотых, Лучи не блещут мне Средь ночи… Жизнь стала бременем давно Полуоткрытое окно.

‹1944›

У МОГИЛЫ РАЙНИСА

Где Райнис похоронен, Там для души моей Как будто дом устроен В тени густых ветвей. Кто так любим народом, Тот, вечности сродни, Под вечным небосводом Живет и в наши дни. С каким ему усердьем Венки любовь сплела! Я там не встретил смерти, Там только жизнь была! Там солнце пламенело И роза так цвела, Что я спросил несмело, Кого она ждала. «Кого ты на примете Здесь держишь целый день?» И слышу: «На рассвете Поэта бродит тень».