Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1974-1975)
Шрифт:
— Вот это да! — воскликнул Кержач и подхватил снаряд в охапку. — Подарок тебе, Васильич! Поздравляю!
— Какой подарок, дурень! Взорвется!
— Не взорвется. Это тебе оттуда — из германского тыла! — И подмигнул Васильичу, который сразу же вспомнил спор в вагоне по пути из Ашхабада на фронт.
— Ладно тебе, — проворчал Васильич. — Пойдем взрывать куда подальше.
— Жалко, — сказал Кержач, поглаживая снаряд. Это же братский подарок антифашистов. Невзорвавшийся.
— Нашел чего жалеть!
Но снаряд не взорвали, саперы помогли его обезвредить. И с тех пор разведчики жили со своим освещением.
У коптилки сидел Васильич и что-то мастерил — обычное его занятие в свободное от поиска время. А рядом канючил вихрастый, по-прежнему нескладный Сашок. Несколько дней уже он преследовал Васильича просьбой поговорить с лейтенантом, чтобы взяли наконец и его, Сашка, в разведку.
— Ты не егози! — урезонивал его Васильич. — Всему свое время.
— Стыдно мне, — ныл Сашок. — Вы уже сколько раз ходили, а я все при кухне.
— Не только ты…
— Так я же…
— Комвзвода лучше знает, кого взять. Вам, молодым, науку разведки еще постигать надо.
— Дык где же ее постигать! — отчаянно возопил Сашка. — Уж не сидя ли в окопе?..
Васильич вроде бы и не слышал отчаянных воплей своего "жеребенка".
— Лучше скажи, чего это ты к пулеметчикам зачастил? Сегодня опять тебя у них видел.
Кержач, до сих пор лишь прислушивавшийся к их разговору, ехидно вставил:
— Матчасть изучает! Щечки там всякие… Как Петька в картине "Чапаев"!
— Изучаю! — взвился Сашок. — А что? — Глаза его горели, русый хохолок дрожал от волнения.
— Ух-ух, какие мы храбрые, все в бой рвемся, а нас не пущают! — обрадовался Кержач возможности "проехаться" по адресу многострадального Сашка.
Но Васильич остановил его:
— Зануда ты, Пашка! Если бы не видел тебя в бою, то и вовсе перестал уважать.
Пашка нарочито истолковал по-своему реплику Ивана Васильевича:
— Это верно, парень я не трус, не то что некоторые, при кухне не ошиваюсь…
— Оставь парня, не трави, — посуровел Васильич.
Сверху позвали:
— Эй, разведка! Есть кто?
— Никак, политрук явился! — кинулся по ступенькам Кержач. — Точно! Здорово, политрук!
— Здравствуй, Паша, здравствуй, родной!
— Теперь не заругаешься, что политруком зову?
— Что, уже прослышали о моем назначении? Здравствуй, Васильич! Сашок, а ты что не растешь?.. Ну, ну, не сердись, не буду.
Усевшись рядом с Васильичем, Аман поинтересовался:
— Откуда узнали, что к вам политруком назначен?
— Слухом земля полнится, — поосторожничал Васильич.
— Разведка, одним словом! — похвалился Кержач.
Ашир засмеялся:
— Ох и хорошо мне с вами, ребята! Ну будто домой вернулся!
— А мы тут гадали — к нам
— Все в порядке, Васильич. Говорили, что много крови потерял, потому долго и держали. А потом курсы… И вот я — политрук.
— Справишься? — помолчав, осторожно спросил Васильич.
— Эх, отец! — Аман посерьезнел. — Земля наша от горя стонет. Можно ли обсуждать, что мы можем, а чего не можем… с чем справимся, с чем — нет…
Он замолчал, вспоминая о том, что видел, когда проезжал по земле, освобожденной советскими войсками от оккупантов.
— Теперь я, отец, не только плавать и лодкой управлять смогу!
— Какой лодкой? Где плавать? Вроде водные преграды позади. Разве что в Черном море придется окунуться! — недоуменно взглянул на него Васильич.
— Ты не слушай… Это я о своем…
Перед глазами Амана, как видение, промелькнула зеленая гладь Каспия и невысокая стройная фигурка стоящей на светлом берегу Сульгун.
Да, теперь он умел многое. Война научила, теперь ему предстояло постичь искусство управлять людьми, понимать их души.
— Я должен суметь, Васильич! Должен!
Васильич засуетился, вытаскивая что-то из ящика, стоявшего под столом: там хранился "НЗ" на всякий, как говорится, пожарный случай.
Аширов потянулся к сумке, чтобы угостить ребят папиросами, привезенными из тылового города, и тут только вспомнил, что захватил из штаба почту для своего взвода.
Все кинулись к Аману.
— Почта!
— Что же ты молчал, а еще политрук называется!
— Давай!
— Ребята, не жмите, — отбивался Аман, — все получите. Мне вашего не надо. Ну и народец… Мухаммедов, не жмись, пишут тебе, потерпи малость… Держи, Сергеев, тебе сразу два. Поделись с Иванченко, ему тоже пока пишут. А вот, Сашок, на, именинник. Хватай, Сашок!.. Васильич, извини… И тебе, Паша, не принес. А вот Лизутину! Ах, да он же погиб…
Получив свой треугольник, каждый отходил в сторону и углублялся в заветные, излучающие тепло строки. Кержач подсел к Сашку.
— Что пишет твоя краля? Наверное "Люблю, целую!" — и всякое такое… А ты не верь! — ехидно посоветовал он.
— Зачем же так, Кержач! — укорил его Аман.
— А что?
— Женщины разные бывают.
— И все равно ни одной из них верить нельзя. Просто ты хороший человек, политрук, и о других хорошо думаешь. Вот возьмем, к примеру, мою. Красивая, я тебе карточку показывал, помнишь? Даже очень приятная! — начал взвинчивать себя Пашка. — Ты считаешь, она сидит там и дожидается меня? Фигу с маслом! Мать написала: "Уехала твоя Анька в Красноводск, кинула меня в Ашхабаде одну. Работает теперь где-то в порту и вертаться домой не думает, даже писем не пишет". Ну как, хороша штучка?