Советский Союз. История власти. 1945–1991

Пихоя Рудольф Германович

Важно и то, что в своем варианте доклада Хрущев не ограничился установлением ответственности Сталина, но напрямую подвел к тому, что ответственность за преступления прошлого разделяют люди, и сейчас входящие в высшее политическое руководство страны. Старательно возводимая Поспеловым и Аристовым — авторами проекта доклада — стена между Сталиным и Берией, с одной стороны, и партийно-государственным руководством — с другой, между репрессиями 1935-1940 гг. и современностью,— эта стена была основательно повреждена Хрущевым. И вряд ли это было следствием оговорок, излишней эмоциональности Никиты Сергеевича. Во всех этих оговорках просматривалась своя система. Осуждая методы следствия, практиковавшиеся Сталиным, Хрущев приводил в своей диктовке пример из «дела врачей»: «Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев (министр госбезопасности в 1951 — начале 1953 г., во время XX съезда — первый секретарь Башкирского

обкома КПСС.— Авт.), которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные — это бить...» Рассказывая о роли Сталина в войне, об обстоятельствах харьковской катастрофы, Хрущев припомнил своим сподвижникам: «...я позвонил Сталину на дачу, но он не подошел к телефону, а подошел Маленков. Я Маленкову говорю, что хочу поговорить лично со Сталиным. Сталин передает через Маленкова, чтобы я говорил с Маленковым. Я вторично прошу, что хочу доложить Сталину о тяжелом положении... Он не соизволил пройти десять шагов до стола... до телефона, чтобы выслушать меня... и вновь подтвердил, чтобы я говорил через Маленкова».

И в случае с Игнатьевым, и в своих военных воспоминаниях Хрущев метил в Маленкова, фактического начальника бывшего министра госбезопасности и человека из самого близкого окружения Сталина. Маленков и его люди оказываются ответственными за преступления Сталина. Окончательная схватка за власть между Маленковым и Хрущевым приближалась, и Хрущев на пути к этой схватке постепенно отнимал у Маленкова не только полномочия, но и его авторитет.

Именно продиктованный Хрущевым текст лег в основу его «секретного доклада», прочитанного в последний день работы съезда — 25 февраля 1956 г. Существует предание, что непосредственно перед докладом, двое суток, Хрущев дорабатывал его текст вместе с Шепиловым. Именно подготовленный ими последний вариант текста Хрущев и зачитывал на съезде, изредка отрываясь от написанного⁷⁶ Если быть точным, то съезд практически уже закончился: повестка дня, известная делегатам, была исчерпана, прошли выборы в ЦК КПСС.

Доклад на XX съезде был неожиданным для абсолютного большинства делегатов. Он стал потрясением. Зал слушал молча, в полной тишине. После окончания доклада не было аплодисментов. Только несколько хлопков раздалось в длинном зале Большого Кремлевского дворца. А далее начинаются исторические загадки. Как отмечают издатели доклада, «ход закрытого заседания не стенографировался... После окончания доклада было решено прений по нему не открывать»⁷⁷ Было решено также ознакомить с содержанием доклада партийные организации (без публикации в печати).

Подведем итоги:

Хрущев и Президиум ЦК нарушили традицию съездов партии, требовавшую, чтобы тексты политических докладов руководителей партии предварительно утверждались Политбюро или Президиумом ЦК;

текст выступления Хрущева срочно дописывался во время работы съезда, буквально до последних дней его работы;

существовало запрещение записывать, стенографировать выступление Хрущева на XX съезде;

когда на съезде было принято решение ознакомить членов КПСС с текстом доклада Хрущева, то для начала следовало создать официальный текст.

Потребовалось время для его подготовки. 1 марта был представлен проект уже произнесенной (!) речи для окончательного редактирования и согласования с членами и кандидатами в члены Президиума, секретарями ЦК. Кроме того, были сделаны ссылки на «источники» — работы Маркса, Энгельса и Ленина, без которых был немыслим доклад на съезде КПСС. 5 марта 1956 г. Президиум ЦК принял постановление «Об ознакомлении с докладом тов. Хрущева Н. С. "О культе личности и его последствиях" на XX съезде КПСС». В нем указывалось:

«1. Предложить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик ознакомить с докладом Хрущева Н. С. "О культе личности и его последствиях" на XX съезде КПСС всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников.

2. Доклад тов. Хрущева разослать партийным организациям с грифом "Не для печати", сняв с брошюры гриф "Строго секретно"»⁷⁸

Следовательно, между произнесением речи (25 февраля) и переработкой, редактированием и утверждением этого текста (5 марта 1956 г.) прошла неделя.

Итак, в v партийных организациях СССР читался уже отредактированный, правленый вариант доклада Хрущева. Что читал и что говорил Хрущев делегатам XX съезда, достоверно не известно.

Установить степень соответствия печатного текста доклада Хрущева и его устного выступления пока не представляется возможным, так как пока не выявлена магнитофонная запись выступления. Учитывая склонность Хрущева к импровизации, можно допустить, что его выступление содержало и другие дополнительные сведения.

Последствия выступления Хрущева для общественного сознания трудно оценить. Попытки открытой критики Сталина предпринимались и до выступления Хрущева — в докладе А. И. Микояна, прочитанном на третий день работы съезда. В выступлении Микояна осуждалось отсутствие коллективного руководства!

при Сталине, критиковались его теоретические работы — «Экономические вопросы социализма в СССР» и «Краткий курс истории ВКП(б)». Попытка критиковать Сталина вызвала тогда протест части делегатов и гостей съезда. В президиум съезда пришла записка следующего содержания: «Я не согласен с выступлением правого (так в тексте.— Авт.) Микояна, которое является оскорблением светлой памяти Сталина, живущей в сердцах всех классово сознательных рабочих, и будет с радостью воспринято буржуазией. Нас воспитал Сталин. Гала Ио- зеф. Председатель уличной организации КПЧ в г. Теплице»⁷⁹

После «секретного доклада» Хрущева подобные записки становились просто невозможными. Появились другие записки, и^ые вопросы, в частности — делегаты съезда спрашивали Хрущева: «После Вашего выступления достоин ли т. Сталин лежать вместе с Лениным?»⁸⁰

Потом была осуществлена беспрецедентная акция — ознакомление практически всего взрослого населения страны с докладом Хрущева, а также рассылка доклада руководителям компартий стран мира⁸¹ Она, в свою очередь, вызвала широчайший резонанс. В Москву, в Президиум ЦК КПСС, шли письма от руководства Исполкома так называемого 4-го Интернационала с предложением реабилитировать Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Раковского, тысячи других большевиков, пересмотреть дела ряда руководителей компартий стран Восточной и Центральной Европы — Райка, Сланского, Костова, Дожа и др.⁸² Наталья Седова-Троцкая в письме из Мексики просила реабилитировать ее мужа⁸³

Доклад и советское общество

Большинство писем шло от тех коммунистов, которые были ознакомлены с докладом Хрущева в своих организациях⁸⁴. Письма были разные. Много их было от репрессированных. Большое число писем пришло от ленинградцев, в разной степени пострадавших или затронутых событиями, последовавшими за убийством С. М. Кирова.

Однако уже первое знакомство с письмами свидетельствовало о неудовлетворенности тем, как вопрос о культе личности был поставлен на XX съезде. Буквально в первые дни после принятия решения зачитывать текст доклада в партийных организациях в Президиум ЦК пришло письмо из Ленинграда от сотрудника Института русской литературы АН СССР, члена КПСС с 1920 г. И. А. Алексеева. Письмо датировано 9 марта 1956 г., написано было на второй день после того, как на собрании в этом институте ознакомили с докладом партийных и беспартийных членов-корреспондентов АН, докторов наук, старших научных сотрудников и комсомольских активистов-аспирантов. «Впечатление от прослушанного доклада было для всех присутствующих настолько ошеломляющим, что это трудно выразить в немногих словах». И. А. Алексеев специально подчеркивал: ни он сам, ни его родственники не испытали на себе террора, он верил Сталину. Но в переоценке ценностей, начавшейся после смерти Сталина и ареста Берии, он пришел к выводам, шедшим дальше доклада Хрущева. «Истинной трагедией,— писал он,— надо рассматривать не трагедию личности Сталина. Исторический акт единовластия в системе советского строя надо считать большей трагедией для нас, коммунистов, настоящей трагедией для масс, партии и народа...» Отсюда его выводы, предложения, которые он адресовал Президиуму ЦК КПСС. Партия, считал он, должна осудить Сталина посмертно партийным судом. Автор письма протестовал и против формы преподнесения «секретного доклада». «Нельзя ограничиться тем, чтобы прослушать доклад и отойти с поникшей головой. Документ зачитывался не для обсуждения, а "доводился до сведения"»⁸⁵. Отсюда следовал вывод: «Партия должна осудить Сталина партийным судом... Предоставьте возможность каждой низовой партийной организации высказаться специально по вопросу о Сталине... Пусть каждый коммунист выскажется на партийном собрании, является ли Сталин государственным преступником. Да, ответит партия при этом плебисците. Преступник против человечности»⁸⁶.