Советско-германские договоры 1939-1941 годов: трагедия тайных сделок

Павлов Яков Савельевич

А между тем на Западе о существовании дополнительных протоколов заговорили сразу же после окончания второй мировой войны. Выход на них произошел следующим образом. Когда чаша весов борьбы на советско-германском фронте стала складываться явно не в пользу Германии, в 1943-1944 годах предусмотрительный Риббентроп отдал указание микрофильмировать наиболее важные документы МИД Германии. Весной 1945 года, когда советские пушки грохотали на территории рейха, а союзная авиация и «сталинские соколы» вовсю «утюжили» немецкие города и промышленные объекты, было отдано распоряжение об уничтожении всех секретных документов времен правления Гитлера. Выполняя это указание, советник МИД Карл фон Леш уничтожил ценные документы, но спрятал микрофильмы (20 катушек, на которых было 10 тысяч фотокопий важнейших документов рейха). Они были помещены в металлические ящики, обернутые промасленной тканью. Ящики зарыли в землю в парке Шенберг (Тюрингия),

куда в то время был вывезен архив внешнеполитического ведомства Германии. 12 мая 1945 года фон Леш оказался в плену у англичан. Он-то и поведал о существовании тайного клада английскому разведчику подполковнику Роберту Томсону. А тот, в свою очередь, сообщил об этом союзникам – американцам. 14 мая ящики вскрыли. 19 мая их доставили в Лондон, где они были переданы профессору Дж. Кенту, который позволил американцам снять дубликаты со всех микрофильмов. С этих микрофильмов впоследствии были сделаны фотокопии различных документов, в том числе и дополнительных протоколов к советско-германским договорам.

В марте 1946 года по инициативе адвоката Гесса доктора права Альфреда Зайдля тема договора и протоколов с подачи американцев впервые была громогласно обнародована на Нюрнбергском процессе. Однако сработала договоренность союзников и вопрос был закрыт: во время конституирования Международного военного трибунала по инициативе союзников был составлен специальный список вопросов, обсуждение которых считалось недопустимым, одним из пунктов этого требования был советско-германский пакт о ненападении. Разумеется, Молотов и Вышинский с одобрения Сталина цепко подхватили этот тезис. Именно поэтому советский обвинитель Руденко расценил акцию А. Зайдля как провокацию, а дополнительные протоколы охарактеризовал «фальшивкой». Эхом тревожного звонка в Нюрнберге явилось в апреле 1946 года изъятие оригиналов протоколов из архивов МИД СССР. Они перекочевали в личный архив Молотова и находились там до октября 1952 года, после чего их поместили в надежный сейф первого лица партии и государства.

Такие метаморфозы происходили по следующим причинам, которые объясняли сами же власть предержащие лица. Так, более чем четыре десятилетия спустя бывший министр иностранных дел СССР А.А. Громыко (во время подписания советско-германских договоров и в годы минувшей войны являвшийся ответственным работником МИД СССР) в своем интервью западногерманскому журналу «Шпигель» (29 апреля 1989 года, № 43) откровенно пояснял следующее: «Молотов сразу же после войны сказал мне, что не следует признавать никаких документов, относящихся к его переговорам с Риббентропом в 1939 году, кроме тех, которые официально опубликованы». Этой рекомендации А.А. Громыко вынужден был придерживаться в течение всего периода своей политической деятельности. Даже в изданной в 1989 года за рубежом книге «Воспоминаний» он продолжал утверждать, что дополнительные протоколы являются фальсификацией, которую отверг еще Нюрнбергский процесс.

Примечательно, что копии секретных протоколов сам А.А. Громыко затребовал и получал из архива ЦК КПСС дважды: первый раз 8 июня 1975 года, и второй – 21 ноября 1978 года. Непосредственно их получал его заместитель И.Н. Земсков под личную ответственность. Затем полученные копии строго по акту уничтожались: 4 марта и 1 февраля 1980 года .

В режиме абсолютной секретности подлинники дополнительных протоколов, как, впрочем, и решение о расстреле интернированных польских офицеров в Катыни, пребывали «в забвении» до лета 1989 года .

На I Съезде народных депутатов СССР, проходившем в июне 1989 года, вопрос о дополнительных протоколах был преднамеренно поднят депутатами Прибалтийских республик. Тогда же решением Съезда была создана специальная комиссия по политической и правовой оценке советско-германских договоров августа-сентября 1939 года. Ее возглавил член Политбюро ЦК КПСС, народный депутат А.Н. Яковлев. В состав комиссии вошло 26 человек. Из них 42 процента являлись представителями Прибалтийских республик. Кроме них, в ее составе находилось по два представителя от Украины и Молдавии и один от Белоруссии – Василь Быков, а также маститые юристы А.Казанник, З.Шиличите, И.Грязин, писатели Ч.Айтматов, И.Друце, Ю.Марцинкявичюс, а также такие известные фигуры как Ю.Афанасьев, В.Коротич, В.Ландсбергис, митрополит Ленинградский и Новгородский А.Ридигер, заведующий международным отделом ЦК КПСС В.Фалин и др.

Касаясь проблемы секретного приложения к советско-германскому договору В. М.Фалин в интервью корреспонденту газеты «Комсомольская правда» от 23 января 1994 года указывал: «Ни А.Н.Яковлев, ни кто-нибудь другой, в том числе Э. Шеварднадзе, не удостоились права взглянуть на протоколы, лежавшие в общем отделе. Заведующему отделом В. Болдину было строго-настрого запрещено кому-нибудь заикаться о том, что эти документы вовсе не исчезли».

Этот сюжет проблемы не обошел молчанием и А.Н.Яковлев,

когда 24 декабря 1989 года докладывал Съезду народных депутатов о результатах работы комиссии («Известия», 25 декабря 1989 года): «…А теперь о проблеме, которая вызвала наибольшее количество вопросов, особенно о «секретных» протоколах. Действительно, оригиналы протоколов пока не найдены ни в советских, ни в зарубежных архивах. Тем не менее, комиссия считает возможным признать, что секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 года существовал». А.Яковлев обосновал мотивы, почему комиссия пришла именно к такому выводу. В чеканных формулировках он докладывал Съезду народных депутатов:

«Первое. В Министерстве иностранных дел СССР существует служебная записка, фиксирующая передачу в апреле 1946 года подлинника секретных протоколов одним из помощников Молотова другому: Смирновым – Подцеробу. Таким образом, оригиналы у нас были, а затем они исчезли. Куда они исчезли, ни комиссия, никто другой об этом не знает. Вот текст этой записки: «Мы, нижеподписавшиеся, заместитель заведующего Секретариатом товарища Молотова Смирнов и старший помощник Министра иностранных дел Подцероб, сего числа первый сдал, второй принял следующие документы особого архива Министерства иностранных дел СССР:

1. Подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 года на русском и немецком языках плюс 3 экземпляра копии этого протокола».

Дальше не относящиеся к этому делу, в одном случае 14, в другом – еще несколько документов. Подписи: «Сдал Смирнов, принял Подцероб». Это первое.

Следующий факт. Найдены заверенные машинописные копии протоколов на русском языке. Как показала экспертиза, эти копии относятся к молотовским временам в работе МИД СССР.

Третье. Криминалисты провели экспертизу подписи Молотова в оригинале договора о ненападении, подлинник которого, как вы сами понимаете, у нас есть, и в фотокопии секретного протокола. Эксперты пришли к выводу об идентичности этих подписей.

Четвертое. Оказалось, что протоколы, с которых сняты западногерманские фотокопии, были напечатаны на той же машинке, что и хранящийся в архивах МИД СССР подлинник договора. Как вы понимаете, таких совпадений не бывает.

И наконец, пятое. Существует разграничительная карта. Она напечатана, завизирована Сталиным. Карта разграничивает точно по протоколу. Причем на ней две подписи Сталина. В одном случае – общая вместе с Риббентропом, а во втором случае Сталин красным карандашом делает поправку в нашу пользу и еще раз расписывается на этой поправке.

Таким образом, дорогие товарищи, эти соображения не вызывают малейших сомнений в том, что протокол такой существовал».

Тем не менее, безнравственность и аморальность, глубочайшая неспособность партийных и государственных деятелей СССР (в силу исповедуемой ими идеологии, сохранявшейся политической инерции и приверженности сталинскому стилю общения с массами) говорить правду даже в период провозглашенной «гласности» и «демократизации» общества не побудили себялюбивого генсека – президента СССР М.С.Горбачева дезавуировать застаревшую проблему, раскрыть покрывало над культивируемой десятилетиями тайной. И лишь только после августовских событий 1991 года, когда волевым решением Б.Н.Ельцина была приостановлена деятельность КПСС и открыты ее святыни – документы тайных сейфов, – широкой общественности наконец открылся этот вопиющий обман. М. Горбачев, как всегда в подобных ситуациях, лицемерил и изворачивался, беззастенчиво утверждая, что ему абсолютно ничего не было известно о существовании секретных протоколов. Эту явную ложь громогласно разоблачил его ближайший помощник, бывший заведующий общим отделом ЦК КПСС, член Президентского Совета В.И. Болдин. В своем интервью «Голосу Америки» 24 января 1993 года он утверждал, что «лично и подробно информировал своего шефа о подлинности секретных протоколов к пакту Риббентропа-Молотова, а также о факте убийства в Катыни органами НКВД в годы второй мировой войны 15 тысяч пленных польских офицеров» («Правда», 26 января 1993 года). В правдивости этого утверждения нет надобности сомневаться, ибо вряд ли кто-либо другой во всем Советском Союзе, исключая, быть может, Раису Максимовну, знал бывшего президента СССР так близко и обстоятельно, как его знал Валерий Болдин. По его категорическому утверждению Горбачев знал всю правду, но выдавал ее маленькими, строго ограниченными дозами. Стремление советского президента контролировать поток архивной информации вынуждало его скрывать ценнейшие сведения как от ближайших своих сподвижников, так и от международной общественности. Таков был стиль и такова была политическая мораль этой плутовской и в тоже время ключевой в государстве фигуры. Иначе, по словам В.Болдина, ему невозможно было бы утверждать, будто он ничего не знал. В конце концов, считает Болдин, М.С.Горбачев окончательно запутался в собственной лжи, лукавстве и политических интригах и бесславно сошел с политической сцены.