Советско-германские договоры 1939-1941 годов: трагедия тайных сделок
Шрифт:
Чтобы убедить в «искренности» намерений Берлина, 3 августа Шуленбург посетил Молотова и подтвердил, что все сказанное Астахову действительно исходит от самого фюрера. Германский посол уже в который раз подчеркнул, что «между СССР и Германией нет политических противоречий». А что касается «антикоминтерновского пакта», то он направлен не против СССР, а против Англии. В то же время Германия «не одобряет Японию в ее планах против СССР», т.е. не рекомендует ей занимать враждебную СССР позицию на Востоке.
После состоявшихся 12 и 13 августа встреч Астахова со Шнурре, советский представитель информировал Москву о следующем: «Германию явно тревожат начатые нами переговоры с англо-французскими военными миссиями и они не щадят аргументов и посулов, чтобы эвентуальное военное соглашение предотвратить. Ради этого они готовы на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключенными. Отказ от Прибалтики, Бессарабии,
А тем временем германское посольство в Москве проявляло настойчивые усилия, чтобы добиться очередного приема Шуленбурга у Молотова. В конце концов желаемый прием был назначен на 15 августа в 20.00. Согласно советской точке зрения «германское правительство еще раз проявило инициативу и сделало вполне официальный решительный шаг».
В ходе встречи Молотов, по словам Шуленбурга, был «как никогда общительным». Шуленбург извинился за назойливость и сообщил о том, что ему известно, что Советское правительство заинтересовано в продолжении политических переговоров в Москве. Молотов подтвердил это. Затем Шуленбург зачитал инструкцию Риббентропа. Он заменил при этом некорректные, оскорбительные выражения более подходящими. Посол, как явствует из советской записи беседы, заявил, что полученную им из Берлина инструкцию он должен изложить устно. Однако по поручению Риббентропа он просит доложить о ней Сталину. Поэтому зачитанный им текст был тут же переведен на русский язык и записан в полном соответствии с широко пропагандируемой советской доктриной о мирном сосуществовании государств с различными идеологическими системами Риббентроп в своей инструкции предлагал Советскому правительству навсегда покончить с периодом внешнеполитической вражды. Он отрицал наличие каких бы то ни было агрессивных намерений Германии против СССР и повторял формулу о полностью согласованном урегулировании всех вопросов между Балтийским и Черным морями. Риббентроп писал позднее об историческом повороте в отношениях между обоими народами во имя будущих поколений и не постеснялся перефразировать слова Бисмарка, высоко чтимые сторонниками идеи Рапалло в России: «В прошлом у обеих стран все шло хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами». Он призывал убрать наслоения взаимного недоверия, подогревая одновременно советскую подозрительность в отношении «западных капиталистических демократий», которые являются «непримиримыми врагами как национал-социалистической Германии, так и Советской России». Они будут ныне вновь пытаться втянуть Россию в войну путем заключения военного союза против Германии – именно такая политика в 1914 году поставила Россию на грань катастрофы. Поэтому «насущный интерес обеих стран заключается в том, чтобы избежать в будущем разрыва между Германией и Россией в интересах западных демократий… Английское подстрекательство к войне в Польше требует скорейшего решения территориальных проблем Восточной Европы». В противном случае могут возникнуть роковые последствия. В связи с этим Риббентроп готов «нанести краткий визит в Москву, чтобы от имени фюрера изложить его точку зрения господину Сталину», ибо «обсуждение по обычным дипломатическим каналам» требует слишком много времени. Он лично хотел бы в Москве «заложить фундамент окончательного очищения германо-русских отношений». Руководствуясь этим указанием, Шуленбург в конце концов попросил Молотова о соответствующей аудиенции у Сталина.
Молотов приветствовал содержание заявлений, однако подчеркнул, в соответствии с записью Шуленбурга, что «осуществление визита рейхсминистра в Москву потребует тщательной подготовки, чтобы предполагаемый обмен мнениями принес результат». Молотов согласился с Шуленбургом, чтобы «события поставили его перед совершившимися фактами», однако высказался за «предварительное выяснение и подготовку некоторых вопросов».
Шуленбург спросил наркома, «следует ли рассматривать упомянутые им аспекты взаимоотношений как предпосылку для приезда Риббентропа». Молотов пояснил, что специально пригласит Шуленбурга и даст ему ответ на сегодняшнее заявление. Во всяком случае, по его мнению, перед приездом рейхсминистра необходимо в качестве подготовки прояснить и некоторые другие вопросы. Шуленбург пообещал, «что срочно телеграфирует содержание состоявшейся беседы в Берлин и непременно подчеркнет особую заинтересованность Советского правительства в названных наркомом позициях». Он попросил Молотова ускорить ответ на инструкцию Риббентропа.
Решающим в состоявшейся беседе было то, что Советское правительство резко изменило позицию, впервые
– пакт о ненападении с Германией.
– совместные гарантии нейтралитета Прибалтийских государств.
– отказ Германии от разжигания японской агрессии и вместо этого оказание влияния на Японию с целью прекращения ею пограничной войны.
– заключение соглашения по экономическим вопросам на широкой основе.
Изменение позиций советской стороны отразилось также в утверждении Молотова, что правительство СССР теперь убедилось в том, что «руководство Германии имеет действительно серьезные намерения внести изменения в свое отношение к Советскому Союзу». Причем сделанное в этот день Шуленбургом заявление он оценил как «решающее».
В письме от 16 августа, отправленном в Берлин, посол Шуленбург сообщал статс-секретарю о своем удовлетворении беседой с Молотовым, подчеркнув при этом тот факт, что рейхсминистр сам предлагая свой визит, по-видимому, льстит Советскому правительству, которое тщетно добивалось высокопоставленного партнера по переговорам с англо-французской стороны. Послу показалось примечательной «во вчерашних высказываниях господина Молотова удивительная умеренность в его требованиях к нам». Он отметил в качестве значительного момента советское желание заключить с Германией пакт о ненападении.
Гитлер и его министр иностранных дел «как на иголках» ожидали в Берхтесгадене результата этой беседы. Отчет Шуленбурга от 16 августа был истолкован таким образом, что Советское правительство «в принципе не отклонило мысли о том, чтобы поставить немецко-русские отношения на новую политическую основу, однако высказалось в том смысле, что до начала прямых переговоров потребуется длительное изучение и тщательная дипломатическая подготовка». В 14 часов 30 минут того же дня Гитлер дал указание направить новое послание Молотову, «в котором высказывалось настойчивое пожелание германской стороны о немедленном начале переговоров».. Уже в послеобеденные часы того же 16 августа новая инструкция из Оберзальцберга была срочно направлена в германское посольство в Москве. В 10 часов 17 августа Шуленбург вновь попросил аудиенции у Молотова с замечанием, что хотел бы «сообщить только что полученную из Берлина инструкцию, которая касается поставленных Молотовым вопросов».
Когда телефонный звонок из германского посольства раздался в особняке на Спиридоновке, там как раз собирались члены военных миссий на свое шестое и пока заключительное заседание. Назначенное на 10.00, оно началось лишь в 10 час. 07 мин. За эти семь минут Молотов, по-видимому, по телефону сообщил в Кремль Сталину о содержании разговора с германским посольством. Сталин взвесил значение сообщения, которое он в связи с обстоятельствами, возможно, оценил достаточно высоко, и отдал распоряжение Ворошилову о том, что во время первого заседания этого дня необходимо решительно потребовать от западных военных миссий ответа на «кардинальный вопрос»: Советское правительство вплоть до этого дня еще не исключало возможность коренного поворота в переговорах, но с этою момента его ожидания сократились до минимума. Молотов получил указание, чтобы в конце дня он принял и выслушал германского посла. При таких обстоятельствах Шуленбургу была предоставлена аудиенция у Молотова в 20.00.
Советское правительство еще взвешивало все «за» и «против»советско-англо-французского альянса. Похоже, что при обсуждении этого варианта Сталиным и Молотовым, состоявшемся после военных переговоров 17 августа, окончательный верх взяло «против», во второй половине дня 17 августа, заслушав доклады военных, Сталин принял решение использовать наступивший в военных переговорах перерыв для проверки реальности германских предложений. Отпустив военных, Сталин, который был известен германскому посольству как мастер быстрых и точных формулировок, продиктовал правительственное заявление, которое Молотов должен был пере дать германскому послу, если, как ожидалось, германское правительство в новой инструкции своему послу остановится на поставленных перед ним 15 августа вопросах. Это заявление, по мнению советской стороны, представляло собой «чрезвычайно трезвый и лишь условно положительный ответ на чрезмерные любезности германской стороны». Сталин, которого, как писал Майский, «политика Чемберлена и Даладье вынудила изменить свой внешнеполитический курс, начал этот неизбежный поворот спокойно, трезво, хладнокровно, без излишней поспешное:».
В своей инструкции Шуленбургу от 16 августа Риббентроп, следуя указаниям Гитлера, шел навстречу всем пожеланиям Советского правительства Уверяя, что «выдвинутые господином Молотовым пункты… совпадают с пожеланиями Германии», он сообщал далее, что может дать следующие обещания:
– Германия в состоянии заключить не подлежащий расторжению пакт о ненападении на 25 лет;
– она готова дать совместные с Советским Союзом гарантии Прибалтийским государствам;
– она может употребить свое влияние для улучшения и консолидации советско-японских отношений.