Советско-германские договоры 1939-1941 годов: трагедия тайных сделок
Шрифт:
Во второй части инструкции Риббентропа содержался недвусмысленный пассаж: «Фюрер считает, что, принимая во внимание нынешнее положение и возможность наступления серьезных событий в любой момент (прошу сказать г-ну Молотову, что Германия не намерена долго терпеть польские провокации), желательно принципиально и быстро прояснить советско-германские отношения, позиции обеих сторон по актуальным вопросам. Поэтому я готов самолетом прибыть в Москву в любое время после пятницы, 18 августа, с полномочиями от фюрера вести переговоры по всему комплексу германо-советских вопросов и, если это потребуется, подписать соответствующие договоры». В дополнение к оглашенной инструкции Шуленбург попросил Молотова – как об этом сказано
После этого, не вдаваясь подробно в содержание инструкции, Молотов заявил, что может уже сегодня вручить письменный ответ Советского правительства на германские предложения от 15 августа.
В нем, в частности, говорилось, что Советское правительство приняло к сведению переданное 15 августа заявление о желании германского правительства улучшить двухсторонние отношения: «Если, однако, теперь германское правительство делает поворот от старой политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с СССР, то Советское правительство может только приветствовать такой поворот и готово, со своей стороны, перестроить свою политику в духе ее серьезного улучшения в отношении Германии».
Советская сторона поясняла, что первым шагом в этом направлении «могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения», а «вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 года с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть основного документа». Это было первое советское упоминание «специального протокола». Что же имелось в виду?
Последовавший далее обмен мнениями вносит в этот вопрос некоторую ясность. Вначале, как об этом зафиксировано в советских документах, Молотов вновь старался выиграть время, интерпретируя свой ответ в том смысле, «что прежде, чем начать переговоры об улучшении политических взаимоотношений, надо завершить переговоры о кредитно-торговом соглашении,.. Вторым шагом станет либо подтверждение договора 1926 года, либо заключение договора о ненападении, плюс особый протокол по вопросам внешней политики, в которых заинтересованы договаривающиеся стороны… Но Шуленбург усматривает трудности в дополнительном протоколе».
Шуленбург пояснил, что торгово-кредитное соглашение не сегодня, так завтра будет подписано. Второй же шаг окажется труднее. Но он запросит Берлин относительно проекта договора, а с дополнительным протоколом могут быть определенные сложности.
На это Молотов сказал, «что надо иметь проект пакта о ненападении или подтверждение старого договора о нейтралитете. Необходимо сделать то или другое по выбору германского правительства. Хорошо бы получить схему пакта и тогда можно перейти к протоколу». Шуленбург сказал, что желательно получить от Советского правительства хотя бы эскиз протокола. При его составлении как германской, так и советской стороной необходимо рассмотреть вопросы, затронутые в германском заявлении 15 августа. Инициатива же при составлении протокола, по мнению наркома, должна исходить не только от советской, но и от германской стороны.
В записях Шуленбурга по этому поводу зафиксировано, что он выразил мысль о том, что в Москве Риббентроп сможет «заключить такой протокол, в который могли бы войти и упоминавшиеся вопросы, а также новые, которые еще, возможно, возникнут». И все же в ходе обсуждения проблемы мысли наркома вновь и вновь возвращались к дополнительному протоколу Молотов, сог ласно советской записи, с большой сдержанностью отвечал: «Вопрос о протоколе, который должен являться неотъемлемой
Советское правительство опасалось широкого «внимания, которое привлекла бы к себе такая поездка», и предпочитало «проделать практическую работу без большого шума», ибо подобная поездка требует «основательной подготовки».
В Берлине вновь с нетерпением ожидали ответа Шуленбурга. Его отчет, датированный утром 18 августа, принес новое разочарование: беседы с Молотовым «шли не в том направлении», Через эфир немедленно ушло новое указание. Уже вечером 18 августа посол получил поручение Вайцзеккера «завтра утром, в субботу, договориться об аудиенции у Молотова и принять все меры к тому, чтобы Вы были приняты в первой половине дня». Вслед за этим рано утром 19 августа Шуленбург получил категоричную инструкцию, которая предписывала ему добиться «немедленной беседы с господином Молотовым и использовать все средства, чтобы эта беседа состоялась без малейшего промедления». В этих словах содержался упрек послу, которого Риббентроп подозревал в медлительности при выполнении его указаний.
Советский нарком принял посла в субботу, 19 августа, в 14 часов. После извинений за свою настойчивость, с которой он добивался беседы, Шуленбург проинформировал Советское правительство о чрезвычайном обострении положения и о возможности конфликта с Польшей в ближайшее время. Риббентроп, по его словам, надеется добиться полной ясности в отношениях между СССР и Германией еще до его возникновения, так как «во время конфликта это сделать будет трудно». И поэтому Риббентроп придает большое значение своему приезду и считает нужным со всей срочностью приступить ко второму этапу. Риббентроп имеет неограниченные полномочия Гитлера заключить всякое соглашение, которого бы желало Советское правительство». В ходе дальнейшей беседы, когда Молотов вначале отказался дать согласие на немедленный визит, Шуленбург, который все время «настаивал на приезде Риббентропа», подчеркнул, что «сам фюрер придает приезду громадное значение. Риббентроп смог бы заключить протокол, в который бы вошли как упоминавшиеся ранее вопросы, так и новые, которые могли бы возникнуть в ходе переговоров. «Время не терпит», - заключил Шуленбург.
Такой явный нажим наложил отпечаток на весь характер беседы, Шуленбург настаивал: пакт о ненападении не требует «длительной подготовки», вопрос об этом пакте «представляется ясным и простым». Германское правительство имеет в виду «следующие два пункта».
«1) германское правительство и Советское правительство обязуются ни в коем случае не прибегать к войне или иным способам применения силы.
2) этот договор вступает в силу немедленно и действует без денонсации в течение 25 лет».
С технической точки зрения предполагаемый послом вариант представлял лишь рудимент пакта о ненападении, а по содержанию - в лихорадочной спешке состряпанное заявление о неприменении силы, которое должно было выглядеть вызовом самолюбию любого цивилизованного государства. Развязность грубой подделки подчеркивалась еще и обещанием Риббентропа «при устных переговорах в Москве уточнить детали и в случае необходимости пойти навстречу русским пожеланиям». Он мог также «подписать специальный протокол, регулирующий интересы сторон, например, урегулирование сфер интересов в районе Балтийского моря, вопросов Прибалтийских государств и т.д ». Это было первое упоминание понятия «сфера интересов» в рамках немецких усилий в борьбе за нейтралитет СССР. Это понятие было применено в довольно точном смысле английской стороной во время проходивших в течение тех же недель англо-германских переговоров об урегулировании отношений, а теперь позаимствовано германской стороной без какого-либо уточнения.