Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

Кантор Максим Карлович

Владелец команды, господин Верзилов, оправдывался шумно — и потому не очень убедительно.

— Да зачем же мне губернатора валить?! — кричал он. — Что я, рехнулся, по-вашему? На кой черт мне с Москвой связываться? Мне мэра надо было убрать, мэра, понимаете?

— Это вы так говорите, — возражал следователь Гена Чухонцев, постукивая пальцем по столу. Усвоил он эту следовательскую привычку, очень раздражавшую подозреваемых. К тому же новенькие майорские погоны придавали Гене уверенности и, я бы сказал, беспощадности. — Это вы так говорите! А факты говорят нам совсем другое. Вы лишь делали вид, что враждуете с мэром, а на деле метили в губернаторское кресло, а мэр вас покрывал. Кто оформлял вам фальшивые накладные на цемент в ходе строительства стадиона? Тут у нас много чего про вас есть, гражданин Верзилов. Вы находились в преступной связи с мэром вашего

города и готовили покушение на губернатора.

— При чем тут цемент? — цепенел Верзилов и стремительно покрывался струйками пота. — Ни при чем тут цемент! А губернатора не я завалил, клянусь, мужики!

С Верзилова взяли подписку о невыезде и отпустили. Правда у выхода из отделения милиции Верзилов рухнул на пол да так и остался лежать — инсульт у него приключился, правую сторону парализовало.

— Ничего, поправится, тут мы его и прихлопнем! — отреагировал на это Чухонцев и стал разрабатывать другую версию.

По другой версии киллера нанял мэр города. Взялись было за мэра — но того и след простыл. Бросились искать беглеца — куда там! Давно уже в Лондоне, просит политического убежища. Это, разумеется, только укрепило Чухонцева в подозрении: видимо, мэр и нанял киллера, через Верзилова пригласил бразильца, подготовил преступление, а потом скрылся. Сам на матч, между прочим, не явился — но, вероятно, отдал необходимые распоряжения тренеру. Недурно было бы снять показания с тренера — но и это оказалось невозможным: слег в больницу тренер с острым инфарктом, лежит в блоке интенсивной терапии.

— Что они, сговорились, что ли! — в сердцах воскликнул следователь. — Давайте, что ли, вашего бразильца пока расспросим.

Действительно, нелишним было допросить и самого убийцу, бразильского форварда под номером тринадцать. В конце концов, с этого и надо было начинать. Существовала и третья версия преступления — самая дикая, но и самая привлекательная для следствия. Бразилец мог совершить преступление по собственной инициативе. Спятил парень в снежной стране, впал в нервное состояние и решил мстить русским. Могло такое быть в принципе? А почему бы и нет? Пригласили в милицию футболиста — и с помощью переводчика установили, что бразилец в игре участия не принимал.

— Как это так?

— А вот так, — сказал бразилец по-португальски. — Только я собрался на поле выходить, вижу — там уже бегает игрок в моей майке с номером тринадцать. Я — к тренеру, спросил, в чем дело. А тренер только руками замахал: дескать, молчи и уходи. У меня контракт, я говорю, я в суд подам! А тренер мне велел помалкивать. — И печальный бразилец развел черными мускулистыми руками.

Ситуация осложнилась предельно. Если бразилец ни при чем, кто же тогда таинственный футбольный снайпер? Неужели выписали еще одного футболиста, еще более меткого и знаменитого? Но таких мастеров в мире наперечет. Стали узнавать, где в означенное время суток находились Рональдо и Арпишкин, Зидан и Ринальдиньо. Оказывается, у всех имеется алиби. Кто в Штатах, кто в Италии, кто на чемпионате Объединенного королевства, — но все где-то замечены. Если не они, то кто? Не мог, не мог никому не известный футболист произвести такой в буквальном смысле слова головоломный удар. Тут надо обладать мастерством международного класса, чтобы с центра поля залепить мячом точно в губернатора края.

Прокрутили пленку с записью матча. Яснее не стало: бежит игрок, нагнув голову, лица не видно. Вроде бы белый, а может, и нет — в тени трибун бежит, ничего не разберешь.

— Африканец это, — сказал Чухонцев. И сказал он это так страстно, что люди, приверженные принципам интернационализма, от него отодвинулись. — Кишками чувствую: черный! И преступление это типично африканское! Варварское преступление. Думаю, дело было так: Верзилов с мэром Яковлевым создали преступное сообщество; но внутри этого сообщества возникли трения. Мэр хотел убить губернатора, а Верзилов в последний момент пошел на попятный. Думаю, именно поэтому он и появился в ложе губернатора: чтобы дать знак своему футболисту — сюда бить не надо, здесь свои! Но разве ты дикарю объяснишь! Разве ему в башку вколотишь! Парню уже было заплачено, он увидел улыбающегося Верзилова и понял, что бить надо как можно сильнее; разогнался — и вдарил что есть мочи. Короче говоря, перед нами типичный случай конфликта культур! Цивилизованный киллер оценил бы ситуацию и пробил по воротам, отказался бы от опасного предприятия. Дикарь был глух к сигналам, перехватил инициативу, нанес удар, и спасенья, как сказал Лермонтов в известных стихах, нет. Нет спасенья,

господа! Его убийца хладнокровно прицелился, размахнулся правой ногой — и бац! Прямо в лоб! Пустое сердце бьется ровно, если хотите знать!

— Позвольте, — возражали Чухонцеву местные опера, — ведь бразилец даже не выходил на поле. Кто-то другой нанес удар.

Думаете, это Гену останавливало в суждениях? Не надейтесь даже.

— Ну, выходил бразилец на поле или не выходил, это меня не касается. Я вам излагаю концепцию преступления, а рабочие детали сами разрабатывайте. — Гена набрался столичной спеси и говорил с провинциальными милиционерами, не поворачивая в их сторону головы. — Подкину вам, например, такую версию. — Прежде у Гены идей вовсе не появлялось, но майорские звездочки провоцируют некое брожение в мозгах, — подкину вам версию, так и быть, — говорил он снисходительно. — У всякого дикаря имеется большая семья. Плодятся они в Африке как кролики, есть у них и братья, и племянники, и внуки, каждая негритянка рожает в среднем по девять человек. Полагаю, наш так называемый форвард выписал себе из своей Зимбабвы кучу родни и приучил, например, племянника пулять мяч в девятку. Тренировал мальчика. Вот он племянника на мокрое дело и выпустил: и сам чистенький, и негритенку развлечение.

— Не из Зимбабве он, из Бразилии! — подал голос один из ментов.

— Попрошу не перебивать! — Чухонцев обожал покрикивать на подчиненных. — Сам из Бразилии, а родня живет в Зимбабве. Неужели не ясно? Все надо разжевать!

Некий опер из местных, дитя демократии и воспитанник прогрессивных течений, заикнулся было о расистском подходе к вопросу — но Гена Чухонцев только посмотрел на него строго. И скис провинциальный правозащитник, спрятался в задних рядах.

— Работать, — кричал Гена, — работать! Искать, не спать! Запросы в посольство! Факсы в консульства! А ну — за работу!

Смелое предположение Чухонцева не только облетело местные газеты, но и вызвало переполох в посольстве Зимбабве, в родстве с народом которого бразильский центрфорвард не состоял. Возможные морганатические связи последнего были исследованы досконально. Так, было обнаружено, что у футболиста имеется внебрачная дочь в Анголе. Но приглашена в Россию она не была, и остается сомнительным, что ее квалификации хватило бы на этот роковой удар: девочке исполнилось семь лет, и она страдала врожденной близорукостью. Версия Гены Чухонцева рассыпалась в пыль, мэр города Н. господин Яковлев проявил исключительную активность в городе Лондоне, призвал людей доброй воли сплотиться вокруг него для защиты от произвола. Демонстрации поддержки гонимого мэра, узника совести, прокатились по британской столице. Гену Чухонцева вызвали куда надо, пригрозили снятием с должности. Дескать, что у вас творится? Подозреваемый интервью дает зарубежной прессе, вовсю ругает Кремль, а вы гуляете вокруг стадиона и ни одной улики еще не нашли. Вы что, отдыхать в город Н. приехали? А может, вам нравится, когда Кремль критикуют? Гена кинулся искать улики с удвоенной энергией — но тщетно. Зацепиться не за что. Господин Верзилов надежд на выздоровление не подавал, лежал как бревно; а тренер городской команды, не произнеся ни слова, отошел в лучший мир. Стали опять трясти бразильца, но тот потребовал присутствия своего консула, консул заявил протест, международный конфликт был практически неизбежен. Таким образом следствие зашло — как это обычно и бывает с невезучим Геной Чухонцевым — в совершенный и непроходимый тупик. — Уже совсем близко подобрался! — кричал Гена и искательно заглядывал мне в глаза. — Подбросишь идейку?

— Какую тебе идейку? Заговор бразильских масонов?

— Не надо шутить.

— К Татарникову? — только и спросил я Гену.

— Как вариант… — тихо сказал следователь Чухонцев, и мы поехали.

Сергей Ильич Татарников успел привыкнуть к визитам следователя — провел нас сразу на кухню, где висело облако плотного табачного дыма.

— Вы бы проветрили, — предложил я Татарникову.

— Вот еще! Так и простуду схватить недолго. Я лучше в тепле посижу.

— Накурено у вас, Сергей Ильич.

— Полагаете? Я не заметил. Накурено, говорите? Домашние не жалуются.

Каюсь, я никогда не задумывался, как жена Сергея Ильича относится к нашим ночным визитам, как переносит она образ жизни своего супруга. Мы обычно раскланивались с ней в передней, супруга Татарникова тут же уходила к себе в комнату, плотно закрыв дверь. Почему она никогда с нами не посидела? Впрочем, мое ли это дело, вдаваться в подробности семейной жизни?

— Дыма много, Сергей Ильич, — сказал я, — нездоровая здесь атмосфера.