Совок 11
Шрифт:
Стараясь не выскочить из неудобных больничных тапок, я мелко посеменил подальше от места своего приземления. В карманах больничного халата было пусто до неприличия. Ни сколько-нибудь денег, ни удостоверения, которым можно было бы козырнуть. Не было даже крошек от больничного сухаря. Но отчаиваться, тем не менее, я не собирался. Покинув территорию медучреждения, я вышел на проспект. Пересекать его прямо здесь я не рискнул. Пришлось веселить прохожих своим убогим видом и идти до ближайшего пешеходного перехода. Перейдя на противоположную сторону и, воровато оглянувшись, я нырнул в арку прилегающего двора.
Внутри
Следовало признать, что вариантов у меня было немного. Но даже для их воплощения средств не было. Катастрофически! Заметив, с какой подозрительностью меня оглядывают местные бабки, я пришел к выводу, что к своему домашнему телефону меня здесь никто не пустит. А бесплатно с улицы я мог позвонить только по «ноль-два». Этого делать мне не хотелось. Слишком долго и нудно придется объяснять сложившуюся ситуацию. И не факт, что оператор-сержантка отнесётся к моей истории с доверием. Поскольку психбольных и просто весёлых мудаков, названивающих по «ноль-два» ради развлечения, и без меня хватает. Звонить надо Эльвире. А уже за неимением оной, Вове Нагаеву. Ну или Зуевой. Но ей, в самую последнюю очередь. Слишком уж она легковозбудимая и абсолютно не устойчива к стрессам. Особенно, если те прилетают ей с моей стороны.
— Сергей! — со стороны арки, через которую я только что вошел во двор, раздался звонкий голос, в котором сквозило удивление. — Серёжа, это ты?
Я медленно обернулся, понимая, что, скорее всего, это для меня неопасно. Ровно потому, что недоброжелатели, недавно посетившие меня на больничке, окликать бы не стали. Опять же, голос был женский и, мало того, он был мне смутно знаком.
— Здравствуй, душа моя! — с достоинством затянул я поясок и слегка поклонился, — Был неподалёку и вспомнил, что ты приглашала в гости! Или ты передумала?
— Не передумала! — решительно замотала головой мадемуазель Дорохова, вылупив на меня свои огромные глазищи, — А чего ты не позвонил? — запинаясь, задала она второстепенный вопрос, непрерывно разглядывая мою нелепую фигуру, облаченную в линялый больничный халат и дурацкие тапки.
— Я, душа моя, хотел тебя своим визитом порадовать! Соскучился я! — испытывая невероятное облегчение, улыбнулся я своей нежданной удаче по имени Полина, — Сюрприз хотел тебе сделать! Или ты не рада мне? — я вздохнул и демонстративно начал грустить.
— Рада! Правда, рада! — поспешила разубедить меня полковничья дочь, — Пошли уже, чаю попьём! — барышня без удовольствия косилась на уставившихся на нас номенклатурных бабок.
Я не стал привередничать и чинно подставил локоть доброй девушке. Так, под ручку, мы и прошли к подъезду мимо оторопевших старух.
К моему удивлению, квартира полковника Дорохова оказалась ненамного круче моей. А, если быть совсем честным, то моя ей не уступала ни в чем. Те же три полноразмерных комнаты, но вместо моих балкона и лоджии на обе стороны дома, всего лишь балкон. И в метраже полковничье жильё было ущербнее моего, лейтенантского. С другой стороны, если учесть, что моё жилище ранее принадлежало председателю
Я сидел на кухне и ждал, когда закипит чайник. А пригласившая сторона выставляла из холодильника на стол сыр, колбасу и масло. И делала она это, не переставая разглядывать меня. Точнее сказать, моё жалкое рубище и босые ноги. Войдя в квартиру, тапки, несмотря на протесты Полины, я снял.
— Тебя, что, из милиции выгнали? — не вытерпев, осторожно поинтересовалась она.
— Пока нет. Но, похоже, к этому всё идёт, — решил я не опровергать предположение своей соратницы по боям без правил, — Так-то я сейчас в больнице лежу. Тут неподалёку от твоего дома. Через дорогу, — небрежно махнув рукой в сторону окна, сжалился я над девушкой. — Выскочил на минуту до магазина. Печенек хотел к чаю купить.
— Всё-таки гад ты, Сергей! — расстроено выдохнула мадемуазель Полина и, сделав шаг в мою сторону, без спросу уселась мне на колени. — Я ведь подумала, что у тебя всё очень плохо! Настолько плохо, что ты бомжевать начал. Халат этот идиотский, ноги голые и еще эти тапки!
Всхлипнув, впечатлительная барышня уткнулась мне куда-то в шею своим мокрым носом. Пришлось её по-товарищески приобнять и, не сильно вдавливая в себя, погладить по спине.
— Что здесь происходит?! — почти над ухом раздался громоподобный рёв слона, которому грузовиком прищемили яйца, — Какого черта?!
Скосив глаза, в двух шагах от себя я увидел полковника Дорохова. В голове молнией сверкнула мысль о том, что уж лучше бы мне было остаться в больничке. Н-да…
Глава 17
Я попытался встать перед старшим по званию, но взгромоздившаяся на меня фигуристая девушка помешала мне это сделать. Она повела себя, как страус со спрятанной в щебне головой. Еще плотнее прижалась к моему организму и, так же, как тот страус, затаившись, жарко и влажно сопела мне уже не в шею, а куда-то за ухо.
— А ну, слезь с него! Выросла кобыла! Ты же дочь полковника милиции, а не какая-то там привокзальная профурсетка! — рассерженный полковник отдавал команды так, словно мы все втроём сейчас находились не на его домашней кухне, а на плацу сержантской учебки, — Быстро слезь с него и отойди на три шага! Кому я сказал?!
Обреченно вздохнув, Полина перестала изображать древесного кенгуру и, выпростав своё лицо из-за моего затылка, проворно слезла с моих колен. Но далеко не отошла и встала рядом. Как на старорежимной фотографии положив руку на спинку моего стула.
— Кто этот шаромыжник? — сжимая кулаки и глядя на меня взглядом дремучего ретрограда, продолжил допытываться у своей дочери товарищ Дорохов, — И чего этот оборванец делает в нашем доме? Ты кто такой, мазурик? — уже непосредственно ко мне обратился он. — Отвечай, мерзавец, когда тебя спрашивают! Не квартира, а какой-то проходной двор для бичей!
Принять стойку «смирно» перед полковником УВДТ у меня вроде бы получилось. Но всё же с некоторым трудом и запозданием. Слишком уж не способствовало этому строевому экзерсису моё нынешнее обмундирование. Быть может, именно поэтому с лица товарища Дорохова так и не сошла гримаса брезгливого презрения. За всё то время, пока он меня разглядывал.