Совок 13
Шрифт:
Я удивлённо вперился всем зрительным аппаратом в своего прямого следственного начальника. Искренне недоумевая, как дослужившись до майора и до такой немалой должности, он может не понимать очевидных вещей.
— Но попытаться-то можно? — с бессовестным спокойствием встретил мой взгляд Данилин, — Тебя же в пятницу торжественно награждать будут. И само собой, что кто-то из руководства комиссии будет присутствовать. А у цыган только во вторник срок содержания в СИЗО истекает. Может, ты до того времени что-нибудь еще придумаешь? — холодные, как у рептилии, глаза Алексея Константиновича не выражали никакого сочувствия к подчинённому.
— Мне Краснов так и сказал, — он смял в кулаке пустую пачку «Стюардессы» и, кинув её куда-то вниз себе под ноги, выдвинул ящик стола, — Этот твой Корнеев, говорит, не исключено, что как-нибудь еще вывернется! Короче, верит в тебя наше руководство, лейтенант! Цени!
После этих слов мне очень захотелось встретиться с неведомым мне Красновым. Где-нибудь в тёмном и укромном месте. В дремучем лесу, например. Желательно без свидетелей. И непременно, чтобы он там был крепко привязан к дереву…
— И ты всё же ознакомься с материалами! — выудив из ящика новую сигаретную пачку, цинично посоветовал мне мой отец-командир, — Изучи их внимательно! Глядишь, может, и вправду, что-нибудь придумаешь.
В его насквозь формальный оптимизм, с которым он не поленился подбодрить меня, я не поверил. Поскольку лично сам Данилин при любом исходе останется за скобками данной ситуации. Да, по башке получат все. Начиная с меня убогого, и заканчивая начальником областного следственного Управления. Разумеется, включая всех причастных кировчан. А вот Алексей Константинович никаких потерь не понесёт. И не получив даже общественного порицания, останется невозмутимо курить в сторонке. Потому что никакого касательства он к этой цыганской истории не имеет. Даже косвенного. Именно отсюда и его нынешнее спокойствие. Такое безмятежное, что он вот-вот сейчас начнёт зевать.
А я, в отличие от него, снова буду выставлен крайним на этом празднике жизни. На всеобщее обозрение и для массовой потехи для всех уродов, склонных к извращениям и садизму. В качестве штатного мальчика для битья и содомии. И ровно поэтому мой комсомольский анус сейчас беспокойно зудит и дымится. Вполне обоснованно пребывая в предвкушении неизбежных репрессий. Вот же суки, эти цыгане и мои начальники!
Мой мудрый руководитель развлекался, пуская к потолку сизые кольца, а моё естество наполнялось жгучей пролетарской ненавистью. Мне тоже захотелось написать нецензурную коллективную жалобу в какой-нибудь местный оккупационный листок. Жаль, что не смогу на время раздвоиться…
А вот хрен вам, ребята! Прежде, чем бросить меня под танк, вы мне сначала извольте пряников в кулёк отсыпать! Хотя бы черствых и хотя бы не шибко много. Знаю, что несвойственно для милицейского начальства проявлять заботу о брошенной на штурм пехоте. Но в любом случае, и как верно выразился присутствующий здесь товарищ Данилин, попытаться-то можно!
— Хорошо, Алексей Константинович, я выполню это указание! Но только из уважения лично к вам! — нагнал я на свою постную физиономию дополнительной скорби, — Быть может, и не уйду я на больничный! Хоть и чувствую, что нездоров, но я всё же как-то попытаюсь справиться со своим недомоганием. Соберу, как говорится, всю свою комсомольскую волю в кулак и мужественно сосредоточусь на вашей просьбе! Во всяком случае, я постараюсь попытаться!
Безразличие мигом слетело с начальственного лика. Он даже
— Это ты чего, Корнеев?!! — майор обеспокоенно заёрзал задницей по стулу, на котором еще секунду назад он сидел вальяжно развалясь, — Не понял тебя! Что это значит, «попытаюсь попытаться»? И чем это ты так безотлагательно заболел, Корнеев? Ты, что, опять поиздеваться надо мной, что ли решил?
Такая амплитуда психологического маятника майора Данилина меня напрягла. Ему бы прямо сейчас наплевать на всё и без промедления путёвку себе в психоневрологический интернат раздобыть! На месяц, а лучше на два. И обязательно, чтобы со всем набором процедур, включая электрические и душ Шарко. Можно и наверное даже лучше их делать одновременно. Слишком уж резкие у него перепады настроения…
— Не зли меня, Корнеев! Говори, чего ты хочешь? — цепким и до крайности подозрительным взглядом впился в меня резко напрягшийся начальник, — Так и быть, что смогу, сделаю! Ты только бюллетенить не вздумай, с меня же шкуру снимут! И с тебя тоже! Снимут обязательно, ты не сомневайся!! — торопливо добавил он, стремясь заразить меня своим страхом.
Я внимал сбивчивым предсказаниям шефа и послушно кивал головой. Тем самым выказывая своё ему уважение и покорную готовность следовать всем его рекомендациям. Дождавшись, когда он чуток успокоится и умолкнет, я решил немного поторговаться.
— Алексей Константинович, если я вас правильно понял, это цыганское дело, которое вы с товарищами из СУ на меня повесили, очень проблемное и времени оно займёт много. А у меня, как назло, своих материалов в производстве аж девять штук скопилось! — начал я без какого-либо зазрения совести свой базарный торг с руководством, — Вы же, я думаю, разгрузите меня, Алексей Константинович? Вы, еще раз повторю, сами следователь и знаете, что по-другому я этих таборных барыг не размотаю! Дело-то арестантское и, не считая свидетелей, одних подозреваемых там четверо. И сроки их содержания под стражей, опять же…
Выражение начальственного лица из неуверенно-беспокойного незамедлительно перекрасилось в обозленно-осуждающее. Впрочем, я и сам хорошо осознавал, что проявляю непозволительное нахальство. Дел у меня немало, но не больше, чем у других. Но вместе с этим, не воспользоваться ситуацией я счел непростительным инфантилизмом и откровенной глупостью. Особенно, если учесть традиционно нелюбезное ко мне отношение со стороны товарища майора.
— Ты бы не борзел, лейтенант! — резко окрысился Данилин в ответ на мою небезвозмездную готовность подчиниться и вывести предприимчивых цыган на чистую воду, — Руки решил мне выкрутить? Хочешь ситуацией воспользоваться и жизнь себе за счет сослуживцев облегчить?
В чем-то начальник был прав. Знамо дело, что изъятые у меня уголовные дела он в наряд не спишет. Он их распределит по другим следователям нашего отделения. К величайшему их неудовольствию.
— Хочу, товарищ майор! И даже не стыжусь этого! — мягко согласился я с его упрёком, — Но я же не все девять дел прошу у меня забрать, а только четыре! — мигом умерил я свои аппетиты. Понимая, что и без того перегнул палку, — В противном случае, боюсь, что ничего у меня не получится, придется мне обратиться за амбулаторным лечением! — проявил я твёрдость, не желая демпинговать. — Или слечь в стационар!