Совок 13

Агарев Вадим

Не приведи господи такого никому! А ведь со многими местными, кто сейчас трогательно жалеет ромал и подаёт им вспомоществование, так оно и будет! Пройдёт немного времени и благодаря поющим и танцующим упырям-провидцам навсегда прервётся великое множество родовых цепочек.

Цыгане понастроят себе и своим выродкам многоэтажные особняки, а у исколовшегося местного населения не родятся сотни тысяч детей. А, следовательно, внуков и правнуков. Вреда эта танцующая и гадающая гопота нанесёт много больше, чем две чеченских кампании. А подлого горя коренное население России хапнет гораздо больше, чем от всех войн за последние десятилетия. Включая афганскую, ангольскую и вьетнамскую.

Всё

будет намного больнее, грязнее и обиднее, чем от массовых убийств, устроенных народу совком. Кому повезёт, тот просто и быстро умрёт от передоза. Освободив родителей и родню от лютой каторги. Потому что хуже нет, когда отцу с матерью приходится молить бога, чтобы тот прибрал их, потерявших людской облик, детей. Которых они и сами бы убили, если бы на то хватило сил.

Замечая, как недобро я на него поглядываю, Стас больше в разговор не вступал. И лишний раз старался взглядом со мной не встречаться. В отведённой нам допросной камере он даже на прикрученную к полу лавку не стал садиться. Скромно стоял и тупо пялился в забранное «ресничками» и решкой окно под потолком.

Как я и затребовал, конвой ко мне доставил самого молодого из четверых. Двадцатилетнего бизнесмена Николая Радченко. Это его баба, как доверительно рассказал нам участковый Зубчаниновки, является причиной раздора внутри их коммерческого квартета. Согласно оперативной информации, уж неведомо как полученной капитаном Ладейкиным, жена Николая, который по паспорту числится, всего лишь, как Нику, является симпатией Иоски Романенко. И это обстоятельство, со слов всё того же Ивана Михалыча, для многих в таборе уже не совсем тайна. Хотя свечку никто не держал и эта цыганская Санта-Барбара пока еще витает в качестве неподтверждённой сплетни, но толки по табору уже идут. Не будучи в курсе всех тонкостей рейтузной негоции, участковый дядя Ваня дополнительно поведал важную деталь. Что молодой Нику Радченко регулярно и надолго отлучается из города к своей цыганской родне в Тирасполь. И каждый раз его туда сопровождают Михай Саенко и Георгий Стеценко. Что всеми начинаниями в этой бизнес-четвёрке руководит некий тридцати восьмилетний Иоска Романенко. И, что этот Иоска, пользуясь статусом главного антрепренёра, сам никогда и никуда не ездит. Но, якобы каждый раз, когда Радченко покидает свою молодую жену, Иоска по мере сил компенсирует той отсутствие крепкого мужниного плеча. А, может, и не только оного…

Однажды вроде бы даже вспыхнула между ними ссора. Но до поножовщины дело не дошло. Соплеменникам удалось как-то убедить Нику Радченко в абсурдности нездоровых и, даже в какой-то степени, гнусных подозрений. Но тот, как бы и поверив, что прелюбодеяния в его ячейке цыганского общества не было, тем не менее, свою Розу уже дважды поколотил.

Дверь из допросной на продол я специально оставил приоткрытой на две ладони. Поэтому когда в отдалении послышались шаги, шикнул на Стаса, чтобы он просыпался. Пора было начинать работать.

— Да ладно, скажешь тоже, лeгкий флирт! — предельно внятно и чуть громче, чем это понадобилось бы в обыденной ситуации, цинично не поверил я, — Он эту Розу уже три месяца шпилит и в рот, и в жопу! Ты же сам слышал! Сейчас, как только адвокаты его вытащат, он еe подхватит и они вместе из города свалят! Денег на жизнь счастливую им надолго хватит!

Последние слова я договаривал уже в тот момент, когда наш клиент Нику Радченко затоптался у двери.

Ко входу я стоял вполоборота, уставившись фасадом в опера Гриненко. Который по нашему с ним сценарию изображал наивного пионера. Настолько наивного, что верил в платонические отношения между мужчинами и женщинами. В том числе, между самцами и самками высокодуховных цыган.

Разрешив

конвоиру завести клиента и быть свободным, я начал обстоятельно располагаться за видавшим виды столом. Не глядя на переминающегося у двери плюгавого цыгана, я достал из папки дело и раскрыв на нужной странице, положил его перед собой. Если бы у меня было больше времени на подготовку, я бы обязательно захватил с собой термос с чаем и бутерброды. Нет, не для налаживания контакта с арестованным. Исключительно для антуража. Ну и, чтобы чайку попить, когда такое желание возникнет.

Гриненко уселся на лавку и принялся изучать стоявшего перед нами бизнес-чавэлу.

Нику Радченко не был эталоном цыганского мужчины. И русского, и мордовского тоже не был. Очень не красавец и сильно ниже среднего роста. Шарма ему добавляли будто накачанные пока несуществующим ныне ботоксом толстые губы. И еще пористое, как целлюлит на толстой жопе перекормленной пенсионерки, серое угреватое лицо. Эффектно завершали всю эту тусклую картину обтянутые хэбэшным трико тонкие, но зато по-кавалерийски кривые ноги.

Так и не сподобившись до сей минуты увидеть роковую ветреницу Розу, я уже заранее ей сочувствовал. И был готов оправдать все её изменщицкие шалости. Если таковые имели место быть в её полной экспрессии цыганской жизни. Будь у этой добродетельной женщины не минусовой размер груди и хотя бы умеренно кривые ноги, она уже была бы достойна лучшей доли. Чем вот этот её, ни хера не ясный и ни разу не сокол, Нику.

Единственное, что при взгляде на мосье Радченко не позволяло усомниться в его профессионально неукротимом цыганском характере, так это были его глаза. Вроде бы и они так же были мутными, как и весь он сам… Но горели его зрачки так неистово, как порой сверкает еще непогасший окурок из тёмного очка деревенского сортира. Куда не докурив, его неловко оборонили, справляя малую или более серьёзную нужду.

— Ты у нас кто, рома? — с ленивой неохотой оторвавшись от бумаг, словно главная моя задача, это убить время, поднял я глаза на цыгана, — Ты же вроде не Иоска? Не Романенко?! — изобразил я досаду лицом. И раздраженно обернулся влево, где почти ковыряясь в носу, демонстративно скучала моя оперская массовка «Кушать подано!».

— Я тебе кого велел для допроса обеспечить?! — прошипел я Станиславу, не заботясь, сколько слюны из моего рта вылетит в его сторону, — На хера мне этот гадёныш?! За него нам с тобой никто спасибо не скажет! Я же тебе еще по дороге сказал, что сегодня нам Романенко нужен!

Стас испугался, как и положено в меру, но голову в плечи вжал и было видно, что свой косяк он признаёт. Да, признаёт, но это вовсе не значит, что обоснованные оправдания небольшой оплошности неуместны.

— Товарищ следователь! — плутоватое лицо разгильдяя неуверенно кивнуло в сторону так и стоявшего у закрытой конвоиром двери Нику. — Да какая нам разница! Романенко мы завтра выпустим! Пусть еще сутки посидит, ему только на пользу будет! А сегодня давайте с этим придурком поработаем, ему всё равно еще лет пять баланду хлебать и клопов давить!

— Так, любезный? — мой ассистент уже совсем весело подмигнул напряженно слушавшему нашу перебранку цыгану. — Готов пострадать за товарищей? Года четыре?

— Зачем пострадать?! — неожиданно низким басом выдал он своё несогласие с позицией опера, — Я тоже на свободу хочу! У меня семья дома! Жена молодая…

При последних словах угревая сыпь на его физиономии начала наливаться малиновым светом. Ногу в домашнем стоптанном тапке он отставил в сторону, а своё, малым сроком беременное пузико вызывающе выпятил вперёд. Тем самым, очевидно, подчеркивая категорическое своё несогласие с отведённой ему ментами судьбой.