Совпадения случайны
Шрифт:
Я не могу ответить на этот вопрос. Единственное, что сейчас мне по силам, отправить все эти безделушки в мусорное ведро.
Но я этого не делаю. Я стискиваю зубы, сжимаю кулаки и ничего не делаю, потому что выставленные на полке сувениры — только первый акт этого блядского спектакля.
Следующим любопытным для меня открытием становится фотография в рамке, что стоит чуть правее от армии пылесборников.
Я смотрю на снимок и с ужасом понимаю, что мне знакома эта молодая счастливая женщина на снимке.
Я уже много
Ну, здравствуй, героиня моих кошмаров! Наконец, ты показала мне своё лицо…
Аккуратный овал с чётко очерченными глазами цвета мяты, гладкая кожа, ровный слегка припудренный нос, точки веснушек на переносице и щеках, пухлые губы, тронутые загадочной улыбкой, и золотистые пряди рассыпанные по молочно-белым плечам.
Мои глаза вмиг увлажняются.
— Мама, мамочка… — шепчу я сквозь слёзы.
"Твоя мать была очень красивой женщиной!" — рассказывала бабушка и говорила истинную правду.
Но мама Оля много лет внушала мне, что моя мама умерла. А это была наглая бессовестная ложь. Потому что снимок, с которого эта молодая, полная сил женщина сейчас загадочно мне улыбается, был сделан всего несколько лет назад. Об этом свидетельствует ряд крохотных цифер в углу:
17.07.2012
Тем летом я перешла в восьмой класс и уже много лет считала свою маму умершей при каких-то страшных обстоятельствах. Страшных на столько, что бабушка предпочла скрыть их, нежели рассказать правду.
Я прикладываю ладонь к губам, а затем осторожно касаюсь крохотной щеки на матовой фотобумаге.
— Мамочка, она говорила мне, что ты умерла… А ты жива… И ты была здесь…
Я закрываю глаза и прерывисто вздыхаю. Этот трогательный момент прерывает громкий стук в дверь.
Я вздрагиваю и распахиваю глаза. Мой взгляд беспомощно бросается к электронным часам.
Половина второго.
Апрельские слишком пунктуальны. Они не приедут раньше обозначенного времени.
"Карасёв… Явился, не запылился… — язвительно думаю я. — Вспомнил-таки обо мне. Сейчас распахну дверь и прогоню его к чёртовой матери. К-хм, а лучше обратно к этой его Мари…"
Стремительно шагаю к двери и, не глядя в глазок, отворяю засовы. Ржавый моргающий электрический свет врывается в мою прихожую вместе с запахом мороза, табака и… женской туалетной воды.
На моём пороге стоит она.
В зимних сапогах на шпильке, в дорогой норковой шубе до колен, с крохотной сумочкой на плече. Из-под вязаной шапочки выбиваются чуть влажные золотистые локоны.
Её щёки тронуты румянцем, а на ресницах застыли капельки умерших снежинок.
Она улыбается своей мягкой улыбкой и негромко произносит:
— Здравствуй, Дашенька! Как же ты выросла за эти годы… Впустишь меня в свою уютную жизнь?
А у меня пропадает голос от волнения.
Передо мной стоит она, женщина с фотографии.
Моя мама, которую я много лет считала умершей.
— Пожалуйста… — произношу, наконец, дрожащим шёпотом и отступаю в сторону, позволяя ей войти…
Глава 49
Она аккуратно переступает порог, бесшумно закрывает за собой дверь и разувается.
Её движения легки и изящны. Той грации, с которой эта женщина спускает с плеча сумку и сбрасывает норку, снимает шапку и встряхивает золотистыми локонами, её осанке и умению держать лицо позавидовала бы любая столичная модель.
Плавно виляя бёдрами, Лара отправляется в ванную, где проводит ещё несколько минут, приводя себя в порядок.
И вот она, согревшаяся, румяная, элегантная, в кашемировом свитере и узких джинсах, с идеальным макияжем и маникюром, наконец, предстаёт передо мной.
Я жду, что эта женщина заключит меня в объятия, покроет мои щёки мокрыми поцелуями, и буквально задушит своей туалетной водой.
Но она этого не делает.
Держится на расстоянии, на меня не глядит, осматривается. Я бы сказала, оценивает.
Возникшая пауза затягивается, и чтобы прервать неловкое молчание, я предлагаю:
— Может, чаю?
— Спасибо, не откажусь… — следует ответ.
Я отправляюсь на кухню, а Лара, между тем, совершает экскурсию по квартире.
Чайник шумит на столе. Врезаясь в сочную розовую мякоть колбасы, острое лезвие ножа громко стучит о разделочную доску. Неугомонная зимняя улица врывается в открытую форточку. Звуки бешено пляшут вокруг меня, но мой слух улавливает лёгкий скрежет фоторамки о полированную поверхность книжной полки.
Вспоминаю, что дотронувшись до снимка, я слегка сдвинула его. На пару сантиметров. Лара вернула ему прежнее положение.
Несомненно, это её руки превратили мою квартиру в эталон чистоты и порядка. И записку на столе оставила она. Я уверена.
Когда чуть позже мы располагаемся за кухонным столом друг напротив друга, я ни о чём её не спрашиваю.
Я украдкой наблюдаю, как она грациозно держит кружку, осторожно прикасается к ней губами, неслышно глотает, и понимаю, что мне неуютно.
Лара ведёт себя словно чужая.
Почему она не говорит со мной? Почему то и дело отводит глаза?
Хотя зачем я задаю себе эти вопросы. Наверняка ей сейчас в разы хуже, чем мне. Это ведь она бросила меня младенцем. Безусловно, её гложет чувство вины за всё, что она совершила. Ей нужно время, чтобы подобрать правильные слова.
Желая ей помочь, я отставляю свою кружку и вполголоса говорю:
— Я так рада, что ты приехала… Я скучала… Правда…
Сделав глоток, Лара поднимает на меня мятные глаза. Её брови удивлённо выгибаются, губы растягиваются в улыбке.