Современная африканская новелла
Шрифт:
Дуайо увидел, что я совсем проснулся, и сказал, что уже восемь часов и его подруга принесла нам поесть. Мы поужинали все втроем.
Не принимай этого так близко к сердцу, дядюшка. В городе это не в диковинку. Женщина готовит еду для мужчины и ест ее вместе с ним. Да, да, там это бывает сплошь и рядом.
Еда их пришлась мне не по вкусу. И хоть она была приготовлена из кассавы и маиса, а все равно не то. Но я и виду не подал. После ужина Дуайо предложил пройтись по городу. Вот тут-то я и вспомнил про свою сумку. Объяснил я ему, как так получилось, что мне не во что переодеться и не могу я, значит, идти с ними. Он
Вышли мы на улицу, и у меня дух захватило. Светло как днем! А бывает, попадаются огоньки до того красивые! Вот бы вам поглядеть! Да и сколько их! «Кто же за них за все платит?» — подумал я про себя. Я бы и вслух спросил, да только боялся, что Дуайо станет смеяться…
Мы миновали много улиц и вышли к большому дому, откуда слышалась музыка. Дуайо пошел покупать на всех билеты.
Вы ведь знаете, что мне не приходилось до того бывать в таких местах. Потому и не удивительно, что я был просто ошарашен. Неужто все эти люди — простые смертные? Куда они все идут? Чего они хотят? До того как я вошел внутрь, дом этот представлялся мне огромным. Но вот я попал внутрь, и оказалось, что он не такой уж большой, а народу там собралось видимо-невидимо. Кто стоял возле стойки и пил, кто танцевал.
Да-а, вот так оно и получилось: и думать не думал, а очутился в доме, где давали танцы.
Многие сидели на железных стульях вокруг железных столиков. Дуайо шепнул кому-то словечко, и нам тоже принесли столик со стульями. Сели мы, и Дуайо к нам с вопросом, кто что будет пить. Что до меня, то я попросил лимонаду, а его подружка — пива.
Не удивляйтесь, родичи.
Да, да, я хорошо помню, что она попросила пива. Не прошло и пяти минут, как Дуайо принес лимонад и пиво. От удивления я даже не мог пить. Я сидел и во все глаза смотрел, как подружка Дуайо, женщина, рожденная женщиной, хлещет пиво ничуть не хуже мужчины. Музыка прекратилась, потом снова заиграла. Дуайо и его подружка пошли танцевать. Я сидел и потягивал лимонад. А уж как они танцевали, этого мне вам вовек не описать.
Музыка снова смолкла, и Дуайо с подружкой сели за столик. Я слегка замерз и сказал об этом Дуайо.
«Что ж тут удивительного? — говорит. — С этого бабского питья разве согреешься?»
«Неужто от него можно замерзнуть?» — спрашиваю.
«Еще как, — отвечает. — Ты что, не знаешь об этом? Выпей-ка лучше пива».
«Хорошо», — говорю. И он купил мне пива. Пью это я пиво, а он и говорит:
«Хочешь согреться как следует, ступай потанцуй».
«Ты ведь знаешь, — говорю, — я не умею танцевать по-вашему».
«Как это по-нашему?»
«Вы танцуете, точь-в-точь как белые танцуют. А я по-ихнему не умею. Пойду, только людей насмешу».
Дуайо расхохотался. Да так, что никак не мог остановиться. Прямо зашелся от смеха. Подружка даже спросила, что с ним такое. Он ответил ей что-то на языке белых, и они захохотали пуще прежнего уже на пару. Дуайо объяснил мне, что когда люди танцуют, им нет дела до того, как танцуют другие. Здесь, в городе, всем наплевать, хорошо кто танцует или плохо…
И хотите верьте, хотите нет, а я тоже пошел танцевать. Хоть и
…Ну так вот. Разговариваем мы это с Дуайо, и вдруг его словно кто толкнул оглянуться; а там за столиком позади нас сидят четыре женщины. Он сразу отвел глаза, скорчил смешную рожу — почему, мне и невдомек — и говорит: хочешь потанцевать, пригласи одну из тех женщин.
Я тоже удивился, не меньше вашего, родичи, как услышал такое. Неужто кто пойдет танцевать со мной, незнакомым-то человеком? А он говорит: «Еще как пойдет». Обернулся тогда и я, гляжу на четырех молодых женщин. Сидят за столиком одни-одинешеньки. Как есть одни. И я встал.
Уж не знаю, понятно я говорю или нет, да только дрожал я как овечий хвост.
Одна из них как увидела меня, сразу вскочила и сказала на языке белых какие-то нехорошие слова, какие в городе говорят все, даже те, кто окончил школу. Я недоуменно замахал головой. Она снова что-то сказала на том же языке белых. Я опять замахал головой. И вдруг слышу, спрашивает на языке племени фанте, не желаю ли я потанцевать с ней. Я говорю: «Я не прочь».
О чем ты хочешь спросить, моя маленькая сестренка? А-а, тебе интересно, нашел ли я Мансу? Сам еще не знаю… Мои родичи просили рассказать обо всем, что произошло со мной в городе, и ты тоже просила. Я выкладываю вам все по порядку. Зачем же вы хотите слизать крем с пирога?
Ну так вот. Пошел я с ней танцевать. И так я пялил на нее глаза, что только и делал, что наступал ей на ноги. Точь-в-точь такая же она черная, как вы, как я, только волосы у нее длинные, рассыпаны по плечам, как у белой женщины. Я не дотрагивался до них, но по всему было видно, они мягкие что пух. А губы намалеваны красной краской — ни дать ни взять свежая рана. Платье обтягивало ее туго-натуго. И я танцевал с ней. Потом музыка смолкла, и я вернулся на свое место. Что уж она сказала своим подружкам, не знаю, только они так и залились смехом.
Вот тут-то и дошло до меня, что все они дурные женщины. И хоть сказал мне Дуайо, что после танца я согреюсь, мне стало еще холоднее. Словно меня окатили холодной водой. С болью в сердце думал я об этих женщинах. Неужто у них нет дома? Неужто нет у них любящих матерей? Боже милосердный! Все мы гнем спину за кусок хлеба, но, господи, добывать его таким трудом!
Потом я подумал о своей пропавшей сестре и на душе полегчало: пускай я и не разыскал ее, но она замужем за богатым человеком, ей живется хорошо и спокойно.
А тут снова заиграл оркестр, я пошел к их столику, решил опять пригласить ее потанцевать. Но она уже ушла с кем-то. За столиком остались сидеть только две женщины, и я пригласил одну из них. Она пошла со мной. Начали мы танцевать, она и спрашивает: правда ли, что я из племени фанте? Я говорю: правда. Больше мы не разговаривали. Когда музыка затихла, она попросила отвести ее к стойке, купить ей пива и сигарет. Я испугался: а как же деньги? Вдруг, мы как раз проходили под ярким светом, меня словно что-то толкнуло поглядеть ей в лицо. Сердце так и екнуло в груди.