Современная африканская новелла
Шрифт:
Три человека стояли на пыльной дороге и разглядывали дорожный знак.
— Через два дня будем дома, — сказал один.
Тзоло, Мейки и Темба вот уже который день были в пути, пробираясь пешком в долину Тысячи Холмов. Днем они шли по выжженной солнцем желтой равнине, ночью разводили у дороги костер и ложились спать, давая возможность измученной, иссохшей земле испить их усталость. Разговаривали они мало: их все еще не покидало чувство гнетущей тревоги и страха, которое им пришлось испытать в тех местах, откуда они возвращались.
Свыше четырехсот
Смолкнувший подъемный механизм четким силуэтом вырисовывался на фоне серого неба, а оживленность шахтерского поселка сменилась какими-то отчаянно-суетливыми приготовлениями к отъезду.
— Этот зной давит нас не хуже закона белых, — сказал Тзоло, высвобождая плечи от ноши и сбрасывая ее к своим ногам, прямо в дорожную пыль.
— Или не хуже той беды, что нам пришлось пережить на этой проклятой шахте, — поддержал Мейки.
— Есть вещи, о которых лучше не говорить, — заметил Тзоло. — Мы избавимся, погодите, от законов белых, но избавиться от душевной муки, которую нам пришлось пережить, нам никогда не удастся.
Они помолчали, так как при воспоминании об этом их вновь охватила печаль.
— Давайте остановимся на ночь здесь, чтобы отдохнуть к завтрему, — предложил Темба.
— Ну нет, — возразил Мейки, — лучше мы всю эту ночь прошагаем и тогда завтра к вечеру уже будем дома. Сейчас, когда мы почти дошли до родных мест, я не чувствую усталости, и ноги мои сильны как никогда.
— Остановимся здесь, — заявил Тзоло решительно.
Он пролез через дыру в проволочном ограждении, и они зашагали за ним по глубокому с крутыми извилистыми берегами высохшему руслу реки.
Так было всегда. Тзоло был их командиром. Еще когда они жили в родной деревне, Тзоло — вот кто первым начинал пашню, а когда скудная земля истощилась и стала совершенно бесплодной, они все пошли за ним в пункт вербовки рабочей силы.
Однажды они последовали за ним даже в тюрьму. Правда, это случилось очень давно, много лет тому назад. Он обладал железной волей, и так было всегда.
— Вот отличное место, — сказал Тзоло, сбрасывая сверток одеял на песок под крутым берегом.
— Может, нам лучше пойти вон туда, где река сворачивает. Там бы нас не заметили с дороги, — сказал Мейки. — Здесь слишком опасно!
Наступило молчание, а затем эхо издалека несколько раз повторило его слова: «Здесь опасно… опасно… опасно…»
— Кто это нас передразнивает? — спросил Мейки.
— Это шалят вон те горы, — ответил Тзоло.
Темба решительно положил связку своих одеял рядом с одеялами Тзоло.
— Место
Некоторое время они молча сидели на постепенно остывающем песке, наблюдая, как тень, отбрасываемая высоким берегом, медленно наползает на русло реки.
Тзоло, он первый прервал молчание.
— Вы помните, как мы проникли сюда через дыру в проволочном ограждении? — спросил он.
— Да, помним, — ответил Темба. — Это ты заметил эту дыру.
— А что это значит, пролезть через дыру?
— Это значит, что мы находимся во владениях какого-то белого фермера.
— Ну, а если я скажу, что у меня в животе урчит от голода, тогда что?
— Тогда я скажу, что на такой, как эта, ферме, наверняка имеются овцы.
— Ну, Темба, ты настоящий товарищ… Настоящий, — повторил Тзоло, хлопнув его по спине.
Темба был горд и доволен собой.
— Это у тебя я научился таким вещам, — промолвил он.
Их слова почти не доходили до сознания призадумавшегося Мейки. Он мечтал о той радости, которая ожидает его дома по возвращении, вспоминал те горести и беды, что остались позади, там, на шахтах; вспоминал, как он сам только чудом спасся от смерти под грудой обвалившейся земли, заживо похоронившей многих его товарищей, и думал о тех разговорах, которые начались после катастрофы насчет белых владельцев шахт, не обеспечивших должным образом безопасность работ. Он вспомнил о своем друге Моисее, который погиб при этом всего лишь за каких-то два дня до того, как навеки распрощаться с рудником, два дня до того, как вернуться домой к своей семье. А как он радовался, глаза его прямо светились от счастья, когда он рассказывал о своем доме. А потом грохот обвала, словно разорвало гигантскую пушку, потолок шахты обрушился ему на голову и погреб под собой навеки его мечты.
Потом Мейки вспомнил первые несколько дней после обвала, когда оставшиеся в живых с надеждой в сердце раскапывали землю, и как прошло еще много дней, прежде чем надежда покинула их.
Но главным образом Мейки думал о доме и о том полном тревог периоде ожидания, который выпал на долю его жены и жен двух его товарищей, ведь их жены, видимо, уже знают о случившемся на шахтах бедствии от тех, кто вернулся в Мозамбик поездом, поэтому наверняка волнуются за их судьбу. Он расскажет, вернувшись, что им пришлось бы еще две недели ждать подходящего транспорта, вот почему, когда Тзоло сказал: «Пошли пешком», они скатали свои одеяла и двинулись вслед за ним.
— Да, мечтатель этот Мейки, — сказал Тзоло.
— И дурак к тому же, ибо, когда мы говорили об овцах, мы говорили о еде, — сказал Темба.
— Вы хотите, чтобы я думал о пище, когда моя голова занята другим, — возразил им Мейки. — Через два дня я буду дома, вместе с женой. Мой сын попросит меня рассказать ему о куче вещей, которые я видел. Мы сядем с ним рядком у костра, и я расскажу ему много печального, чему я был свидетель. Быть с семьей для меня намного приятнее, чем отвечать на брань моего желудка. Так, значит, я мечтатель?