Современная филиппинская новелла (60-70 годы)
Шрифт:
— Руки вверх! — крикнул сборщик налогов.
Тут же два дюжих дядьки, сидевшие на переднем сиденье, выхватили свои пистолеты и тоже направили их на моего дядю. Действительно, все перепуталось. Я попытался выпрыгнуть из автобуса, но водитель так пнул меня в живот, что я покатился по полу.
Сборщик налогов пересчитал деньги из вывернутых дядиных карманов и взял себе столько, сколько, как он полагал, приходилось на налоги, от которых тот скрывался в течение двадцати лет. После этого он взглянул на меня и улыбнулся.
— Ну вот, сынок. Премного благодарен
— А как насчет десяти процентов? — пропищал я, корчась на полу автобуса в проходе.
Выпрыгнув из автобуса, он проговорил:
— Там, куда ты сейчас отправишься, деньги тебе не будут нужны, сынок.
— Вы арестованы за разбой, — объявил моему дяде один из тех дядек, что сидели на переднем сиденье.
— И ты тоже, сынок, — добавил другой, обращаясь ко мне.
Они вывели нас обоих из автобуса и повели в президенсию. Злоба душила меня, стоило мне только подумать про этого сборщика налогов.
— На грязном деле не заработаешь, дядюшка Матиас.
— Верно думаешь, сынок, — ответил он.
БОГАЧ В НАШЕЙ СЕМЬЕ
Перевод В. Макаренко
Когда я был маленьким, я жил с родителями и братом в небольшой деревушке на Филиппинах. У нас была крытая соломой бамбуковая хижина, продуваемая всеми ветрами, сотрясавшаяся до основания в бурю и заливаемая ливнями. В засушливые годы, когда не родила наша земля, нам приходилось питаться травой и листьями деревьев. В наводнение же, когда погибал весь урожай, варили косточки плодов со щепоткой соли. Однажды саранча пожрала в нашей деревне подчистую все, что росло, — тогда мы почти все лето жили только жареными кузнечиками и тертыми кореньями.
Мы как-то переживали все эти невзгоды, когда они случались поодиночке. Но когда они вдруг свалились на нас все вместе — мне тогда уже стукнуло семь лет, — это было слишком даже для нашей семьи, отличавшейся стойкостью и долготерпением. Трагедия эта буквально парализовала всех нас и физически и морально; поэтому мы обычно собирались в нашей сотрясаемой ветром хижине и дни напролет только и говорили о еде. Именно в том году речь все чаще заходила о моем дяде — дяде Саторе, которого все называли богачом.
Мне еще никогда не доводилось видеть моего легендарного дядюшку, но как только отец, мечтательно закатывая глаза, заговаривал о его деньгах, мне все сильнее хотелось, чтобы наступил наконец тот день, когда он навестит нас в нашем доме. Однако больше всех желал повидать его мой брат Пекто.
Раз как-то Пекто сидел во дворе на бамбуковой волокуше и наигрывал на своей самодельной гитаре. Вдруг сверху рядом с ним шлепнулся кокосовый орех. Пекто застыл на миг в ленивом недоумении, устремив невидящий взгляд к верхушке кокосовой пальмы, а потом снова
Мать выглянула в окно с недовольным видом, а заметив развалившегося сына, выхватила из кучи дров у печи здоровенную палку и очень решительно направилась к нему. Но путь ей преградил вскочивший с лавки отец, который отнял у нее палку.
— Как ты можешь только позволять такое? — раздраженно спросила мать.
— Позволять какое? — изумился отец.
— Выгляни в окно и сам посмотри.
Отец выглянул и увидел, что мой братец мирно посапывает на волокуше на самом солнцепеке, а вокруг него копошатся в грязи замызганные поросята.
— Я не вижу ничего такого, — ответил отец матери.
— Разве ты не видишь, какой сын растет у тебя? — выкрикнула мать.
— Я вижу, что Пекто спит на волокуше, — спокойно возразил отец. — Но я не вижу ничего дурного в том, что он спит. Он, наверное, дремлет. Только и всего.
У матери от гнева даже потемнело лицо.
— Ну скажи, сынок, что плохого в том, что человек спит? — обратился ко мне отец.
— Поспать совсем неплохо, — отвечал я ему, — особенно в такой день.
— Ты слышала? Устами младенца глаголет истина, — доказывал он матери.
Мать, ничего не ответив, ушла в комнату и хлопнула дверью. Слышно было, как она гладила белье. Отец, однако, выглядел несколько обеспокоенным. Он потоптался на кухне, то вздыхая, то мурлыкая что-то про себя. Потом вдруг сорвал с вешалки свою старую соломенную шляпу и выскочил из дому.
Я вышел во двор и взобрался на манговое дерево. Мне всегда было интересно посмотреть, как выглядит все вокруг с верхушки манго. Когда отец возвратился домой, Пекто все еще спал на прежнем месте. Присев на край волокуши подле него, отец кликнул меня. Я мигом скатился вниз с дерева.
— Ну вот, сынок, — проговорил отец, отдуваясь, — твой дядя Сатор собирается к нам в гости.
— Это тот богач — дядюшка Сатор, да? — переспросил я недоверчиво.
— Он самый, — подтвердил отец.
Тут Пекто приоткрыл глаза и навострил уши. Потом вдруг вскочил как ужаленный на ноги и замахал руками.
— Я тут что-то слышал про дядюшку Сатора? — спросил он.
— Да, он собирается навестить нас, — снова сказал отец.
— Говорят, у него куча денег, — проронил я, прямо ни к кому не обращаясь.
— Да, мой брат богат, это правда, — объяснил нам отец. — Но вот беда: у него нет сына, которому он бы мог завещать свое богатство.
— Вот бы он мне его завещал, — вырвалось у меня.
— Тебе хочется иметь кучу денег, сынок?
— Конечно, хочется, — признался я отцу и брату.
— Ну что ж, трудись получше, когда дядя будет у нас, — посоветовал отец. — А то ему вряд ли захочется завещать свои деньги ленивому мальчику.
— Буду работать изо всех сил день и ночь, — пообещал я.