Современная идиллия. Книга 1.
Шрифт:
Разумеется, Глумов только того и ждал. По его инициативе мы взяли друг друга за руки и троекратно прокричали: рады стараться, Ваше пре-вос-хо-ди-тель-ствоо! Смотрим, ан и гороховое пальто тут же с нами руками сцепилось! И только что мы хотели ухватиться за него, как его уж и след простыл.
XVIII
Собор оказался отличный: просторный, светлый. Мы осмотрели все в подробности, и стены, и иконостас, и ризницу. Все было в наилучшем виде. Прекраснейшее паникадило, массивное Евангелие, изящной работы напрестольный крест – все одно к одному. И при этом везде оказался жертвователем купец
– А в будущем году господин Вздошников обещают колокол соорудить – тогда, пожалуй, и в Кимре нам позавидуют! – сообщил отец дьякон, показывавший нам достопримечательности собора. – А еще через годик н наружную штукатурку они же возобновят.
И тем не менее купец Вздошников не только Корчеву, но и весь Корчевской уезд у себя в плену держит. Одною рукою жертвует, а другою – в карманах у обывателей шарит, причем, конечно, и "баланец" соблюдает. Во всех кабаках у него часть, и ежели Разноцветов прогорел, то потому единственно, что не захотел покориться, тягаться вздумал. А то бы и он теперь у Вздошникова на побегушках бегал и, в воздаяние, щи бы с требушиной ел. Кроме того, Вздошников и виноградные вина делает: мадеру, портвейн, лафит, рейнвейн. И все с золотыми ярлыками и с обтянутыми фольгой пробками. В Кашине эти вина делают на манер иностранных, а Вздошников делает уж на манер кашинских. Но и те и другие все равно что иностранные. Он же, Вздошников, рощами торгует и, с божьей помощью, довел сажень дров уж до пяти рублей.
– Место наше бедное, – сказал отец дьякон, – ежели все захотят кормиться, только друг у дружки без пользы куски отымать будут. Сыты не сделаются, а по-пустому рассорят. А ежели одному около всех кормиться – это можно!
Когда же мы уже раскланивались на крыльце, то прибавил:
– А вон и дом его каменный на бугорочке стоит – всей Корчеве красота. Сходите, полюбопытствуйте. У него и сейчас два путешественника закусывают.
Но мы поспешили к старичку, хотя, ввиду общения Вздошникова с гороховыми пальто, чувство самосохранения должно было бы подсказать нам, что сходить поклониться человеку, в доме которого, по-видимому, была штаб-квартира корчевской благонамеренности, – голова не отвалится.
Старичок, действительно, оказался древний: зубов нет, глаза вытекли, череп – совсем голый. Вместо всего – свидетельство корчевского полицейского управления, удостоверяющего, что предъявитель сего, мещанин Онисим Дадонов, имеет сто семь лет, или более, или менее. Сидел Дадонов в большом истрепанном кресле, подаренном ему покойным историком Погодиным, "в воспоминание приятно проведенных минут"; на нем была надета чистая белая рубашка, а на ногах лежало ситцевое стеганое одеяло; очевидно, что домашние были заранее предуведомлены об нашем посещении. Но в комнате было душно; ее и летом редко освежали, потому что старик боится заболеть и умереть. У старичка есть дочь, большуха, которая тоже неподвижно полулежит на лавке, под образами, и тоже не может сказать, когда она родилась, а помнит только, что в тот год, когда была "некрутчина". И у ней нет ни волос, ни зубов, во зрение она еще сохранила, хотя, впрочем, слабое, и вследствие этого часто глотает мух. За стариками прислуживает "молодуха", женщина лет шестидесяти пяти, которая еще бодрится, но жалуется, что ноги у нее мозжат. Молодуха приняла нас радушно и тотчас же показала свидетельство.
– Посмотрите на нашего старичка – вот и пакент у нас, не обманываем! Деньги за него каждый год платим – сорок копеечек!
И она указала
– Да ведь в шестьдесят втором году ему и девяноста лет не было – что же тут было любопытствовать? – усомнился я.
– А кто его, батюшка, знает, сколько ему лет! – возразила молодуха, – лет уж сорок все сто семь ему лет значится – уж и стареться-то он словно перестал!
Начали мы предлагать старичку вопросы, но оказалось, что он только одно помнит: сначала родился, а потом жил. Даже об. Аракчееве утратил всякое представление, хотя, по словам большухи, последний пригрозил ему записать без выслуги в Апшеронский полк рядовым, ежели не прекратит тунеядства. И непременно выполнил бы свою угрозу, если б сам, в скором времени, не подпал опале.
Таков неумолимый закон судеб! Как часто человек, в пылу непредусмотрительной гордыни, сулит содрать шкуру со всего живущего – и вдруг – открывается трап, и он сам проваливается в преисподнюю… Из ликующего делается стенящим, – а те, которые вчера ожидали содрания кожи, внезапно расправляют крылья и начинают дразниться: что, взял? гриб съел! Ах, господа, господа! а что, ежели…
– Но вы-то сами что-нибудь помните? – обратился Глумов к молодухе.
– Как не помнить… пожар был! все в ту пору погорели… А после, через десять лет, только что обстроились, опять пожар!
– Ну, что пожары! насчет обычаев здешних не можете ли что сказать? Например, песни, пляски, хороводы, сказки, предания…
Молодуха задумалась. Очевидно, не поняла вопроса.
– Время как проводите? – пояснил я, – песни играете? хороводы водите? сказки сказываете?
– Строго ноне. Вот прежде точно что против дому на площади хороводы игрывали… А ноне ровно и не до сказок. Все одно что в гробу живем…
– Отчего же, вы полагаете, такая перемена случилась? оттого ли, что внутренняя политика изменила направление, или оттого, что петь не об чем стало?
Но старуха опять не поняла.
– Как бы вам это объяснить? Ну, например… что, бишь? ну, например, литература… Прежде, бывало, господа литераторы и песни играли, и хороводы водили, а нынче хрюканье все голоса заглушило… отчего?
– Урядники ноне… – несмело ответила молодуха, точно сама сомневалась, угадала ли.
– Вот и прекрасно. Корреспондент! запиши! Урядники. Ну, а еще что можете сказать? чем, например, живете? кормитесь помаленьку?
– Так кое-чем. Тальки пряду; продам – хлеба куплю. Мыкаемся тоже. Старичок-то вон мяконького все просит…
– А как вы примечаете, когда изобильнее жилось, прежде или нынче?
– Как можно супроти прежнего! прежде-то мы…
– Щи мы, сударь, прежде ели! – крикнула из угла старуха, вращая потухающими глазами. И словно в исступлении повторила: – Щи ели! щи!
– Кашки бы… – сочувственно пискнул старичок, словно икнул.
– Но отчего же вдруг такое оскудение?
– Да как сказать… не вдруг оно… Сегодня худо, завтра хуже, а напоследок и еще того хуже…
– Ну, а урядники… не думаете ли вы, что они и в этом отношении…
Он тебя не любит(?)
Любовные романы:
современные любовные романы
рейтинг книги
Красная королева
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
рейтинг книги
Возлюби болезнь свою
Научно-образовательная:
психология
рейтинг книги
