Современная китайская проза
Шрифт:
Циньцинь была в недоумении. Написал завещание, а сам жив, да еще такой бодрый и жизнерадостный. Он, словно кактус, вынослив, тверд и упрям. Как он выжил? Какое несчастье внушило ему мысль о смерти? Его не поймешь, не разгадаешь…
Дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова.
— Цзэн дома? — спросил круглолицый мальчик лет девяти.
— Заходи, — сказала Циньцинь. — Он тебе нужен?
— Да, — захныкал мальчик. — Старший брат разбил мячом стекло у соседки, а сказал на меня, и мама ему поверила, хочу попросить Цзэна, чтобы заступился. Когда мама подралась со старухой,
— Он у вас что, народный депутат? — пошутила Циньцинь.
— Нет, не депутат, — помолчав, возразил мальчик. — Но во все встревает.
— Встревает на мою голову. Поглядел бы он мне в глаза! Я хоть и старая, да от меня так просто не отмахнешься, — зачастил под окном женский голос. — Мои помои, куда хочу, туда и лью, не твое это дело! Нажрался досыта, теперь начал в чужие дела встревать.
Легко было себе представить старуху, которая орет, подбоченившись.
Из соседнего дома вышла на крик седая женщина:
— Вы не правы, помои и мусор надо выносить куда положено. Цзэн за вами и убирал. Чем скандалить, вы бы лучше Постарались понять, что к чему.
— Он убирал?! Да кто его просил!
— Постой, постой! — раздался наконец знакомый, такой долгожданный голос. — Если будешь бросать мусор перед дверью, мы выльем на него помои со всей улицы, и у тебя перед входом намерзнет целая гора. Весной растает и пойдет зловоние. Ну как вот с ней быть? — продолжал он, уже обращаясь к соседке, и вместе с ней вошел в дом. Лицо его раскраснелось от мороза, брови заиндевели, в руке он держал лепешку, из кармана куртки торчал надорванный конверт. Соседка положила на плиту пирожки.
— Ешь, пока горячие. Мне из деревни прислали, — ласково приговаривала она. — Рана еще не зажила, а ты уже бегаешь?
— Вкусно пахнут! — сказал Цзэн Чу. — Очень вкусно. Вы обо мне заботитесь, тетушка Ван. Ну а у вас как с квартирой?
Они не видели стоявшую за дверью Циньцинь.
— Ходила в домоуправление, ничего нового, — вздохнула соседка. — Напрасно время у вас отнимаю, пишем заявления, а ответа никакого. Камень в воду бросишь, и то круги пойдут. А здесь семь человек живут на девяти квадратных метрах, и все равно не ставят на очередь. До смерти обидно!
— Не сердитесь и не волнуйтесь. Этим делу не поможешь. Напишем и восемь, и десять, хоть сто раз напишем, а не поможет, пойдем в район жаловаться.
— Ешь, милый, ешь. Простые пирожки с горохом — не бог весть что. Я и сама знаю, говори не говори — толку никакого, а вот побеседую с тобой — и на душе легче.
— Вы проходите, — засуетился Цзэн Чу. — Садитесь.
Вдруг он заметил Циньцинь и ахнул от удивления, в глазах у него вспыхнула искорка радости.
Соседка рассмеялась и вышла, уведя с собой мальчика.
Циньцинь теребила шарф потными от волнения руками. Почему она так нервничает? Надо бы улыбнуться…
— Я пришла… — запинаясь, проговорила она, — чтобы рассказать…
Он посмотрел на нее серьезно и в то же время ласково.
— Я уже знаю, все знаю — мне рассказал Тюлень. Если вам будет тяжело, в любое время…
В любое время? Нет, хочу сегодня, сейчас, сию минуту!..
Он выскочил в прихожую, чтобы добавить уголь в печку,
— Не волнуйтесь, вам помогут, — крикнул он из прихожей. — Без горя не бывает. Но кто способен испытывать угрызения совести — еще душой не очерствел, и у него все впереди. А в жизни столько хорошего! Чем острее переживешь, тем больше жизненной энергии.
Он вошел в комнату с вымазанным сажей носом.
— Верно я говорю?
Циньцинь лишь кивала головой, и, как ни сдерживала слезы, они капали прямо на его завещание, которое она держала в руках.
— Ах, вы прочитали! — Он растерялся.
— Почему, ну почему ты не сжег? — Она помахала листком бумаги. — Десять лет бережешь.
Он рассмеялся:
— А почему не сберечь? Еще Конфуций говорил: повторяй старое, чтобы узнать новое.
— Перестань! Зачем было это писать? Ведь ничего дурного ты не сделал?
— Все с отчаяния. С каждым может случиться, особенно с человеком нашего поколения. Вот только не припомню, из-за чего мне пришло в голову расстаться с жизнью. Из-за унижения, оскорбления, обмана или из-за случайно брошенной кем-то фразы… Но, как видишь, я ничего не сделал с собой. Почему? Тоже не помню. Может быть, увидел в лесу оленя или девочку, собирающую цветы на речном берегу… В жизни много хорошего. А иначе не стоило бы жить.
— Слово «жизнь» ты обвел кружком, а к «прощай» провел стрелку, это уже в тысяча девятьсот семьдесят первом году. И все же ты не расстался с жизнью.
— Это как сказать, — уже серьезнее отвечал он. — «Прощай» я сказал своему прошлому. В семьдесят первом я стал по-другому мыслить, изменил свой жизненный путь. Как бы тебе это объяснить… Например, когда Артур тайком сел на корабль, началась вторая часть его жизни…
— Как ты выстоял? Ведь тебя преследовали несчастья.
— Выстоял? — усмехнулся он. — Я оступался, заглядывал в пропасть, но не упал. Вышел из тюрьмы и узнаю, что она… Моя прежняя подруга… Замуж вышла. Я чуть с ума не сошел от горя. Побежал к ней, злоба во мне кипела, все что угодно мог натворить… Но как я увидел через окно, что она качает колыбель с младенцем и оба они такие умиротворенные, такие спокойные! Сердце дрогнуло, и я тихонько ушел. У каждого свое понятие о счастье, и каждый вправе к нему стремиться. Если же что-то препятствует счастью — например, общество или объективные условия, — не следует в этом винить какого-то конкретного человека. Я должен был ненавидеть, но не ее, мстить, но не ей, а десятилетию смуты, крайнему левачеству, невежеству и другому реальному злу…
— Что ты знаешь о северном сиянии? — вдруг совершенно не к месту спросила Циньцинь.
— Северном сиянии?
— Да, северном сиянии. Это великолепное небесное явление, крайне редко наблюдаемое в низких широтах; но оно случалось в районах Хума и Мохэ, оно похоже сразу на все — на молнию, на факелы, на гигантскую помету, на серебряные волны, на радугу, на зарю. — Циньцинь говорила, не переводя дыхания. — Ты видел или, может быть, слышал, да? Как я мечтаю увидеть это сияние. Когда я была маленькой, дядя говорил мне, что тот, кто увидит северное сияние, непременно будет счастливым…