Современная китайская проза
Шрифт:
Из Кореи возвращались одним поездом. Оба были направлены в службу безопасности. Лу с отрядом охраны повез группу заключенных к берегам Хуанхэ — закладывать исправительно-трудовой лагерь.
С тех пор прошло двадцать лет. Лу давно стал начальником лагеря, отрастил за это время роскошные усы. В этот день, услышав про Гэ, он вскочил на коня и поспешил в лагерь, все еще не веря, что это правда. Ведь Гэ Лин только недавно вернулся на свой пост после «школы 7-го мая». Как мог он сразу стать «контрреволюционером»? Конечно, это ошибка. И Лу, повернув, поскакал в лагерную контору.
Он
Но вскоре он уже скакал на строительный участок. Завидев Ма, направился к нему, но старик еще издали заговорил первый:
— Разрешите доложить. Драку начал Гао Синь.
— Драку? — Лу удивился. — Из-за чего?
Ма понял, что ошибся. Начальник ничего не заметил. Но делать было нечего, и он продолжил:
— Гао Синь спровоцировал драку и столкнул Ю Далуна в канал. А вообще все произошло из-за этого контрреволюционера, — и он указал на Гэ Лина, сидящего к ним спиной.
Гэ растирал замерзшую ногу. Платок, пропитанный кровью, засох. Лу застыл, глядя на него. Очень хотелось подойти, помочь, сказать что-нибудь. Но сотни глаз наблюдали за ними. Лу достал из кармана наручники и бросил на землю.
— Значит, драка? Нарушение распорядка, сбой в работе… Надеть на них наручники и — в отдельную камеру.
Когда Ма нагнулся за блестящей цепочкой, Лу наступил на нее ногой и сказал Гао Синю:
— Заковать Ма Юлина и Ю Далуна.
— Но я… — забормотал Ма.
— Ты нарушил правила приема заключенных. И солгал мне… Гао Синь, уведи их.
По состоянию Гэ, настроению заключенных и сломанным носилкам Лу Вэй с первого взгляда понял, что произошло. Он направился к Гэ Лину.
Услышав шаги, Гэ обернулся, не в силах сдержать волнения. Несмотря на холод, Лу, как всегда, был без шапки, только кончик носа покраснел.
— Дружище… — Лу осекся, вспомнив, что вокруг заключенные.
Губы Гэ шевельнулись, но он промолчал.
Лу отвел глаза и сказал тихо:
— Иди за мной.
Гэ попытался встать, но нога, закоченевшая в мокром, задубевшем ботинке, подвела. Лу шагнул на помощь, но Гэ Лин пробормотал:
— Не делай этого… Держись подальше.
Лу приказал одному из заключенных помочь Гэ. Они спустились по насыпи к большой палатке, где грелась охрана и лагерный персонал. Посередине палатки стояла раскаленная докрасна железная печка.
Как только заключенный вышел, Лу быстро снял куртку и укутал ею ноги Гэ Лина. Гэ хотел было протестовать, но Лу только усмехнулся. Они молчали, но это молчание было красноречивей многих слов.
Снег повалил гуще. Северный ветер рвал полотнища палатки. Лу вдруг начал расшнуровывать свои ботинки.
— Что ты делаешь? — спросил Гэ. — Зачем?
— Оденешь эти.
— Нет-нет. Мои высохли. Так что все уже
— Эх, Гэ, дружище. Разве ты не помнишь эти ботинки? Ведь ты подарил их мне в Корее.
— Да… Но если я надену их сегодня, завтра ты будешь спать рядом со мной на нарах. Ты что, совсем голову потерял?
Лу молчал. Начальник лагеря, отдавший свою обувь заключенному, нарушал дисциплину. Один телефонный звонок комиссара Чжана в провинцию товарищу Циню — и все. Гэ, видя, что друг в замешательстве, усадил его рядом и стал рассказывать свою историю.
Гэ был осужден за несколько строчек в записной книжке. Еще в самом начале «культурной революции» его зачислили в «каппутисты» и направили в «школу 7-го мая». Он вместе с другими «каппутистами» выполнял самую тяжелую работу. В апреле, когда таял снег, Гэ распахивал рисовое поле, шагая за быком в ледяной воде. В мае — с рассвета до темноты, пока можно было что-то различить, — он занимался изнурительным трудом — пересаживал рассаду.
Гэ не боялся тяжелой работы и был готов к ней. Но мучили и внушали отвращение те две минуты по утрам, когда он должен был склоняться перед портретом Председателя Мао. Сердце его словно наливалось свинцом в эти минуты. Он почти всегда вспоминал неловкость и унижение, которые он испытывал маленьким мальчиком — когда мать заставляла его склонить колени перед статуей Будды.
Семья Гэ была совсем бедной. Ему было семнадцать, когда в деревню вошли части народно-освободительной армии. Статуи Будды были низвергнуты, на воротах одного из домов появилась вывеска сельского совета. Тогда он впервые услышал о коммунистах и о том, что они атеисты. Это была армия бедняков, и он вступил в нее.
Гэ испытывал настоящую боль, склоняясь утром перед большим портретом Председателя. А когда стоящие вокруг «каппутисты» бормотали предназначенные для декламации лозунги, он молчал. Гэ не верил в богов и не хотел молиться революционному вождю. Ведь это только отдаляет вождя от народа. В конце концов Гэ нашел средство, чтобы не присутствовать на этих утренних молитвах. Он вставал очень рано, шел на поле и полол сорняки, предпочитая обжигающую ледяную воду тем отвратительным минутам.
Поначалу лагерные власти не обращали на него внимания. Но однажды на проверку приехал товарищ Цинь, тогда только что вознесшийся на пост заместителя начальника провинциального бюро. Товарищ Цинь был неприятно изумлен, узнав, что Гэ Лин отсутствует на утренней церемонии перед портретом. Он послал своего любимца Чжана за Гэ.
Когда Гэ явился — босой, заляпанный грязью, — Цинь объявил наказание, состоявшее из двух пунктов. Во-первых, Гэ обязан отстоять перед портретом все то время, которое он пропустил. А во-вторых, в этот день нужно провести собрание заключенных с критикой Гэ Лина, неисправимого «каппутиста», за его контрреволюционные действия.
Казалось, Гэ смирился с наказанием. Он так и стоял, босой, с опущенной головой перед портретом, словно выказывая свою покорность и почтение. Но в душе у него бушевала буря. Множество вопросов теснилось в его голове. Смириться? Думать только о себе? Но что тогда вся жизнь?