Современные болгарские повести

Мишев Георгий

— Сашко! — кричал дядя Ламбо. — Сашко, отзовись… скажи что-нибудь, Сашко!.. Антон, что делать?.. Антон!..

Но Антон бежал к даче, бежал что есть мочи.

— Крумов! — кричал он. — Где ты, гад? Где ты, мать твою!..

Он промчался по веранде, промчался под проклятым оранжевым тентом, ворвался в коридор, вышиб ногой

дверь, влетел в комнату… Здесь никого не было, не было и Крумова, только, желтые занавески покачивались на окнах…

— Где ты? — кричал Антон. — Где ты, гад?..

Он с треском распахивал двери комнат, бил фарфоровые умывальники, которые вырастали у него на пути, вышвыривал их через окна, бил лежавшие на полу оконные стекла, искал хозяина — ему нужен хозяин, хозяин…

— Гад! — кричал Антон. — Гад, гад, гад!.. Ты не уйдешь от меня!.. Я тебя найду, гад!..

А Крумов был уже в лесу, под зелеными деревьями, Крумов бежал по лесу, бежал по тропинкам…

Антон выскочил в окно, в несколько прыжков пересек каменные плиты двора, пнул ногой железную калитку, бросился к лесу, по которому бежал Крумов, к лесу, который стоял перед ним стеной.

Бежит Крумов по лесу и плачет, бежит, как зверь, и душит его страх, животных страх за собственную шкуру; у него под ногами трещат сучья, разбегаются зайцы и перепелки, а Крумов бежит…

— Я не хотел! — кричит он. — Я не хотел!.. Боже, я не хотел!..

И сам себе не верит Крумов, но кричит, что он не хотел, проклинает свою судьбу и бежит по тропинкам, как загнанный зверь, рвет паутину и плачет…

А на даче, на даче с оранжевым тентом, у каменных плит, поросших травой, дядя Ламбо напрасно зовет Сашко, напрасно просит его отозваться, сказать что-то… Алое пятно расползается по белому полотну, и белое полотно становится алым…

— Сашко! — кричит дядя Ламбо. — Сашко, ты меня слышишь, Сашко!..

Сашко ничего не слышит, в красном тумане перед ним всплывает

маленький домик, его родной дом, одинокий, сиротливо стоящий среди окружающего его мира; в саду растут осенние цветы и паутина спускается с лозы, с крыши к потрескавшимся стенам, к окнам с облупившейся краской. Мальчик бегает под вишнями с ломтем хлеба в руке, намазанным подсолнечным маслом и посыпанным красным перцем… это он, совсем еще маленький… но почему вишни белые, ведь цветы-то осенние… Под вишнями стоит его мать, она смотрит на мальчика, бегающего по двору… Там, в глубине двора, его отец с пилой в руках; он на минуту оставил работу, поднял голову, вслушиваясь в течение дней, уходящих навсегда… Коричневые листья лозы, она жила с ними и будет жить после них; паутина, обнимающая листья и черепицу и спускающаяся к двери… А его сестра, где же его сестра?.. Ее нет… Сад, усыпанный красными осенними листьями, и лягушка в шахте водомера, зеленоватые глаза, среди листьев ее почти не видно; сарай с почерневшими от времени досками, с поржавевшим почтовым ящиком на крыше…

Дом куда-то быстро плыл, дом, окутанный солнцем и паутиной; покачивались зимние цветы, лоза, маленький мальчик, бегающий среди вишен, мать, засмотревшаяся на него… Дом постепенно удалялся…

Дом, весь в лозах и паутине, исчез…

Под облагороженными грушами, у каменных плит на траве, которая уже начала жухнуть, лежал Сашко; в слабых лучах недолгого солнца у него на шее блеснул бронзовый ключ — ключ от ничейного дома; он блеснул и померк — погасло и солнце…

У его изголовья сидел дядя Ламбо и плакал…

** Журнал «Дружба народов», 1978 Перевод О. Басовой