Современный чехословацкий детектив
Шрифт:
— Не могу вспомнить, пани... Никак не могу. Вот это, — он кивнул на освещенное окно канцелярии, — у меня всегда в полном порядке, а память, пани, память на людей уже не та.
— Рамбоусекова. Да, пан Вондрачек... Рамбоусекова...
— Анна. Да. Анна Рамбоусекова, урожденная Гола, отец работал на сахарном заводе, а жили вы... — Он запнулся. — Простите старика. Далекое прошлое мне ближе, чем то, что случилось вчера. — Вондрачек выпрямился (он принадлежал к тому поколению, которое форма обязывала быть подтянутым и учтивым) и
— Благодарю, пан Вондрачек, Хотя мы столько лет жили врозь, а все же... — вздохнула она.
— О покойных ничего, кроме хорошего, пани Рамбоусекова. Но с Болеславом ни одна женщина не выдержала бы. И все же такого конца он не заслужил, — печально сказал пан Вондрачек. — Прямо страсть, что нынче творится. Уже и до нас дошло.
— Мне ничего не сказали, пан Вондрачек. Только что он... умер... А мне надо, мол, немедленно приехать сюда и явиться в отделение.
— В самом деле ничего не сказали?
Она покачала головой.
Вондрачек наклонился к ней и вполголоса сказал:
— Лучше уж... я вам скажу... чем они. Убили его. В парке. Тело нашли сегодня утром.
— Убили?
Он опустил глаза и прошептал:
— Зверски убили.
— Это, наверно... ведь... а кто... — растерянно выдавила она.
Он покачал головой:
— Еще неизвестно. Наверно, потому вас и вызвали.
— Что ж, спасибо вам, пан Вондрачек.
— За печальные вести благодарить не положено, пани Рамбоусекова. Желаю вам доброго пути.
— До свидания, пан Вондрачек... — Она помолчала. — Можно мне от вас позвонить? Пану Матейке. Хочу встретиться с ним, прежде чем пойду туда...
— Конечно. Звоните. Обстоятельства и впрямь исключительные.
Он пригласил ее в дежурку, сам нашел в телефонном справочнике нужный номер, набрал, передал ей . трубку.
— Войтех Матейка? — спросила она. — Да? Говорит Рамбоусекова. Анна. Да, Аничка... Нет, я звоню из Опольны. Со станции... Пан Вондрачек мне все сказал... Нет, только самое главное. Меня вызвали сюда. Пришли после обеда и... Что он умер. Я хотела с кем-нибудь — лучше с тобой — посоветоваться, прежде чем идти к ним... Да. Да. Нет, не надо меня встречать. Дорогу я помню. И багажа у меня нет. До свидания. — Она положила трубку, — Спасибо вам, пан Вондрачек. И спокойной ночи.
Рамбоусекова вышла на площадь перед станцией. Кругом расстилались поля. Опольна была скрыта холмом.
Тихо, нигде ни души.
Она пошла знакомой тропинкой к шоссе.
Вслед ей мигал синий огонек у шлагбаума.
— Теперь налево! — крикнула Лида. — На лесную дорогу.
Экснер резко крутанул руль и въехал на деревянный мостик. Подгнившие балки затрещали.
— Еще немного дальше. Вон к тем сросшимся деревьям. Это буки, — поучительно сказала она. — Там есть
Ровная, поросшая травой дорога разделилась возле буков надвое. Там-то и была небольшая прогалина. Он развернул машину, остановился и погасил фары. И тотчас их обступила неимоверно жуткая тьма.
Она тихо вздохнула.
— Что такое? — спросил капитан Экснер.
— Тебе не кажется, что ночь до ужаса черная?
— Кажется... — Он помолчал и добавил: — Ну и дела...
— А что такое?
— Она еще спрашивает! — воскликнул он. — Не прошло и двух часов, как ты заговорила о том, что, собственно, тут самое важное.
— О том, что темно? — спросила она невинно.
— И об этом тоже. Я готов прямо задушить тебя!
— Не посмеешь.
— Посмею.
— Не посмеешь. Ты страж закона.
— Я в отпуске.
— Сначала выслушай меня, — сказала она, подчеркнуто мягко, по-женски, — а потом уж начинай. Что я сказала такого важного?
— Что в субботу вечером Рамбоусек сидел с двумя неизвестными парнями. Они и вправду неизвестные?
— Конечно. Вероятно, из Праги.
— Что значит «вероятно»?
— Когда мы шли ужинать, на стоянке перед погребком стояла машина с пражским номером.
— Гениально. Откуда ты знаешь, что это была их машина?
— Это моглабыть их машина, — с ударением сказала Лида. — Факт, товарищ капитан, совсем не удивительный, потому что у Рамбоусека довольно часто бывали посторонние. Время от времени о нем писали, и не только наш доктор Медек; время от времени у него были выставки. Время от времени эти его чудища отправлялись за границу. И уже не время от времени, а регулярно он эти свои чудища и картины продавал. Так что действительным членам Союза художников из самых разных уголков нашей родины впору было локти кусать от зависти. Рамбоусек ведь был необразованный, самоучка и дилетант, сапожник по профессии.
Долго стояла тишина.
— Они ушли вместе?
— Нет. Те двое ушли раньше. И даже очень скоро. Потом он остался, наверно, один.
— Любопытно...
— Что именно?
— Как ты все замечаешь...
— Между прочим... Между прочим один из них... на нем была очень хорошенькая джинсовая куртка.
— Только куртка.
— Ага... куртка... — Она тихо вскрикнула. — Не душить, капитан!.. Волосы у тебя, между прочим, намного красивее.
Долго стояла тишина.
— Я думаю, — сказал он рассудительно, — мы уедем не так уж скоро. Поэтому мне нет смысла оставаться за рулем.
Доктор Чернох и Марта Шустрова, как обычно, шли через площадь. Камил Чернох жил в большом многоквартирном доме за бензоколонкой, Шустрова — в скромном особнячке неподалеку от площади.
Чернох взял за правило провожать Марту, тем самым минут на пять-десять удлиняя себе прогулку.