Современный детектив № 4 1997
Шрифт:
Пограничники на российской стороне заглянули в будку.
— Что везете?
— Груз двести…
Молодой лейтенант, предупрежденный о возможном возвращении группы на его участке, посмотрел на Амелина, потом на Морозова, сидевшего за рулем. Хотел было сказать что-то сочувственное, но, перехватив жесткий, почти враждебный взгляд небритого человека, сидевшего за рулем, козырнул, пропуская машину.
Шел снег. Барханы по обочинам дороги превратились в бело-голубые холмы. Зелеными темными шапками торчали кусты таволги. Редкие придорожные тополя роняли последние листья. Снежная холмистая равнина тянулась от горизонта до горизонта.
Владимир Христофоров
Грибное лето в Вязьме
От
Для некоторых читателей описываемые события будут узнаваемы не только географически, но и фактологически. В своих домыслах они окажутся, однако, не совсем правы, здесь есть смещение не только во времени, но и в местонахождении персонажей, ибо живут и здравствуют свидетели, жизнь которых подвергать возможной опасности автор не вправе.
Те читатели, которые подумают, что описываемые события происходили где-то рядом с Вязьмой, будут, несомненно, более близки к истине. Хотя истина известна только автору, да и то не до конца.
Дядя Вася Солидол
Апрельским солнечным деньком 1994 года из маленькой полузаброшенной деревеньки, что расположена в западной части Вяземского района, вышел человек, известный всей округе как дядя Вася Солидол. Работал он некогда колхозным механизатором и на любые неисправности сельскохозяйственной техники глубокомысленно изрекал: «Солидолу, стервецы, жалеете, вот и гробите механизму.» Отсюда и прозвище.
Итак, щурясь с похмелья на нетронутый снег в ближнем леске, Вася Солидол бодро шагал в этот самый лесочек, чтобы вырубить новый шест под телеантенну.
Прислушиваясь к гулу близкой автотрассы, он остановился, чтобы сладить самокрутку, и тут взгляд его остановился на человеческой руке, торчащей из-под весеннего снега. Сморгнув видение, Вася Солидол отвернулся и крепко выругался в том направлении мысли, что бабкин самогон, для духовитости сдобренный пригоршней махорки, может и до кондрата ивановича довести. Однако краем глаза скосил туда, где привиделось это. Рука, она и осталась рукой, сжатая притом в кулак, почерневшая и как бы побитая молью. Должно быть, птички поработали…
Бывший механизатор осторожно, шажок за шажком, приблизился, пытаясь разглядеть под снегом то, что должно быть рядом с рукой согласно анатомии человека. И разглядел, вернее уловил, под оплывшим снегом очертания этой самой «анатомии». Стремительно и троекратно перекрестившись, присел, достал из голенища кирзача нож, стал соскабливать снег там, где предполагалась голова. Ему хотелось увидеть лицо: а вдруг кто из знакомых, хотя вроде никто за эту зиму в округе не исчезал.
Вася Солидол не знал, что по криминалистическим соображениям как раз этого делать было нельзя: вытаявшая ткань тела на солнце быстро разлагается. Но свое вполне естественное любопытство он осуществил с предельной аккуратностью, даже увлекся работой, пожалев, что нет под рукой кисточки. И вот на свет выявилось лицо мертвеца, слегка повернутое на левую сторону. Лицо молодое, отрешенное, с плотно сжатыми губами, усы и волосы черные. А слегка сдвинутые густые брови словно говорили о предсмертной моментальной удивленности.
— Кто ж тебя, мил-человек, и за что? — пробормотал Вася Солидол, но, вспомнив вчерашнюю газетную статейку о разборке двух мафий в Самаре, подумал: «А можа, свои своего? Можа, за дело».
Тут ему пришел на память случай, всколыхнувший весь район. Ровно пятнадцать лет назад бесследно пропал в лесу его дружок-пастух, такой же забулдыга, как и он. Царствие ему небесное! Искали, предполагали всякое — тщетно! Как в воду канул. О пастухе забыли все, только не он, Вася Солидол помнил. Тот случай напомнил совсем другой, происшедший несколько месяцев назад. Короче, был пойман зверюга в образе человека: затащив (опять же с той же трассы) молоденькую девчушку в лесок, он изнасиловал ее, потом зверски убил.
То, что убийца пятнадцать лет работал пастухом, профессионально насторожило майора Фидинеева, талантливого сыщика, обладающего феноменальной памятью, к тому же уроженца этих мест. За давностью лет пропал у людей свидетельский страх, и кое-кто вспомнил, что в тот злополучный день, уже под вечер, пастух с женой подались зачем-то в лес. Вспомнил, что на следующий день женщину видели в Вязьме, в Троицком соборе, где она ставила поминальные свечи.
Это, естественно, не улики, тем более пятнадцатилетней давности, но Фидинеев на всякий случай провел стремительную психологическую атаку, сыграв на женском самолюбии супруги убийцы-насильника, в том плане, что тот, возможно, никогда не был удовлетворен совместной жизнью, что, дескать, есть такие женщины. Прием грубоват, но тут уж было не до деликатности. И без того горящая ненавистью к мужу-насильнику женщина, что называется, сломалась, сгоряча закричав: «Это я-то?! Да вы еще найдите такую… Что б он сдох, изверг! Я ему эту девчонку не в жисть не прощу, она же ему, кобелю, во внучки годилась… Я знаю, дадут лет десять, а отсидит половину. Уже было такое на памяти. Ни черта, к стенке его! Это он, он тогда по ссоре застрелил своего сменщика-пастуха. А закапывали тело в лесу вместе. Могу показать. Пожалела тогда, изверга, на свою голову…»
…Этот случай раскрытия убийства пятнадцати летней давности настолько поразил Васю Солидола, что он тут же уверовал, пусть с изрядной долей религиозности, в неотвратимость возмездия. К тому времени он ударился в веру. Факт этот повлиял на него и с другой стороны: больше всего он стал бояться нечаянного воровства с коровьей фермы, которую охранял. Не говоря уже о других возможных проступках.
…Еще раз взглянув на застывшее лицо мертвеца, дядя Вася Солидол хотел было уже бежать в деревню, но его взгляд снова приковала торчащая рука. Она подтаяла на весеннем солнце и приоткрылась. Ему почудилось, что в уголке ладони что-то сверкнуло. Еще раз трижды перекрестившись, тыльной стороной ножа он тихонько отогнул пальцы — на снег упала белая монетка. Вася поднял ее, отер о штанину: это была не монетка, а какая-то медалька, с колечком на ободке. На одной стороне просматривался женский профиль, а на другой — нерусские буквы.
— Да это же иностранец, — прошептал Вася. — Я сразу по обличью подумал. Во, дела! — Сунув медальку в карман, он затрусил в сторону деревни, потом остановился отдышаться, еще раз посмотрел в сторону леса и по каким-то своим неведомым приметам подумал: «А лето нынче обещает быть грибным. Ох грибным…»
Уже дома, переодеваясь в чистую верхнюю одежду, чтобы идти в соседнюю телефонизированную деревню, Вася Солидол вспомнил о медальке. Карман телогрейки оказался пуст, вывернув его, он обнаружил небольшую дырку. Успел походя наорать на старуху за нерадивость, но возвращаться искать было недосуг. «Прочешу местность после звонка», — решил он.
Майор Фидинеев
Звонок о трупе в весеннем лесу раздался у майора Фидинеева — средних лет блондина огромного роста и такой же силы — в 13.50.
«Как всегда, бутерброд падает маслом вниз», — сокрушенно подумал он и с тоской посмотрел на 20-литровую канистру в углу кабинета. Она была пуста. А в его отделе лимит на бензин кончился еще три дня назад. Перебивались дружескими связями, а то и собственным карманом. Бензин будет завтра, Фидинеев смотрел на часы: а вдруг сегодня пронесет и не будет дальних срочных выездов. Нет, проклятый бутерброд падает в голодные времена именно маслом вниз. Он любил мудреные афоризмы, но на ум приходил всегда почему-то этот, простейший как кирзовый сапог.