Современный грузинский рассказ
Шрифт:
И на «Янтаре» поднимают брейд-вымпел.
Капитан вытягивается.
Крейсер проходит. Косые волны, тянущиеся за ним, как щепку, качают танкер.
Капитан сникает и косится на Акулу.
Акула ничего не заметил.
С палубы крейсера грозно глядят жерла пушек. Букашкой ползет «Янтарь» среди стальных гигантов. Капитану кажется, что туристы на «Петре Великом» потешаются над ним.
Он невольно бросает взгляд на цистерну, на железную цистерну, которая минувшей ночью едва не превратилась в адскую машину. Сейчас она выглядит меньше обычного и как-то несерьезно.
Капитану приходит на ум, что со стороны плоскодонный и широкий танкер смахивает на жабу.
Он снова косится на штурмана.
Голубая
«Акулу ничем не поразишь, — думает капитан, — ему бы поскорее нализаться. Да что удивительного, старик испытал настоящее плаванье».
Капитан смотрит на суровое, усталое лицо, и ему становится жаль старика.
«Акула вовсе не завидует моему капитанству, — вдруг растроганно понимает он, — ему на это наплевать, главное для него быть на море, море его жизнь, его воздух, а без воздуха какая жизнь? Жалко Акулу».
Штурман подводит танкер к причалу.
Грек вспрыгивает на пирс и набрасывает швартовые на железные кнехты.
Акула достает из фуражки папиросу.
Капитан ощущает усталость. Сейчас надо сбегать на медпункт и перевязать голову.
Ему страшно хочется выпить. Он подмигивает Акуле.
— Йес, капитан! — соглашается Акула и мозолистой ладонью хлопает по донышку бутылки.
Капитана уже не обижает его «йес».
Штурман наливает водку в алюминиевый стаканчик и протягивает капитану. Тот залпом осушает его, и тепло сразу разливается по телу.
Теперь капитан уже не вспоминает ни о ране, ни о ночном шторме.
Акула наливает себе.
С пирса доносится скрип мостового крана.
Кричат чайки.
Далеко на горизонте виднеется серый силуэт крейсера, за которым двумя косыми линиями тянется след, расходится и пропадает где-то вдали.
Перевод В. Федорова-Циклаури.
НОДАР ЦУЛЕЙСКИРИ
СНЫ БАРКЛАЯ-ДЕ-ТОЛЛИ
Наконец-то настали погожие деньки. Пенсионеры дождались хорошей погоды — сидят они в парке на длинной скамейке, сладко дремлют и греют на солнце свои старые кости. Сейчас парк целиком в их распоряжении: дети — в школе, молодежь — в училищах и институтах, мамы, и папы — на работе. В парке царят тишина, покой, чистота. Заботливые руки все выскребли и вычистили: кусты аккуратно подстрижены, на зеленых газонах высажены яркие цветы. Парк напоминает пестрый ковер. Ухоженные аллеи щедро залиты солнечным светом, и золотые лучи так весело переливаются на ярко-зеленых листьях платанов, что сердце радуется.
Много ли нужно человеку? Хорошая погода — вот и настроение хорошее. Особенно радуются приходу весны старые люди. Солнце — это надежда, враг смерти. Каждую осень стариков одолевают печальные мысли: «А переживем ли мы эту зиму?» И когда, пережив «эту зиму», они снова видят солнце, то — понятное дело — радуются и чествуют себя увереннее, пока снова не наступят холода.
На весеннем небосводе красуется солнце в золотом венце. Парк заполнен стариками-пенсионерами. Только одна молодая женщина прогуливается с коляской, в которой сладко спит краснощекий, круглолицый — что твоя луна! — младенец. У входа в парк толпится народ. Здесь стоят автоматы с газированной водой, прохожие то и дело останавливаются, опускают в автомат монеты, пьют воду и уходят. В глубине парка, за цветущими клумбами и фонтанами, где начинается аллея, увитая изумрудной виноградной лозой, на голубой скамейке одиноко сидит старик, он тоже прилежно греется на солнце, глаза его прикованы к сучку одного из деревьев — он внимает пению пристроившейся там птички-невелички. Старика зовут Барклай-де-Толли — Димитрий Баркалая. Барклаем-де-Толли
Ах, до чего дожил Димитрий Баркалая! Чудно устроен этот мир, поди попробуй разберись. То сюда повернет волшебное колесо судьбы, то туда, порой сладость принесет, порой — горечь, то возвысит тебя, то низвергнет, то плакать заставит, то — смеяться. Перед нами, смертными, это «порой» встает как неразрешимый логарифм, и мы ничего не можем с ним поделать; не можем спросить: почему? для чего? А если спрашиваем, то ответа все равно не получаем. Фантастическая преграда возвышается перед нами. Но мы все равно не успокаиваемся. Упорно ищем причину — почему волшебник одним глазом смеется, а другим плачет? Кто-то, махнув рукой, скажет: «Таков сей мир, и нам все равно его загадок не разгадать!»
В свое время и Димитрий Баркалая ломал голову над загадками бытия, делал соответствующие выводы и жил так, как ему подобало. Теперь он этим заниматься не будет, теперь пусть молодые думают, пусть побеспокоятся те, кто назвал его Барклаем-де-Толли. Димитрий ни о чем не будет думать, ни о чем не будет беспокоиться, сядет под деревом и будет наслаждаться пением птички-невелички, будет на солнышке греться и мирно доживать остаток дней. Он ни о чем не будет тревожиться, будет жить в полном покое. На это он имеет право и условия: вырастил двух сыновей, поставил их на ноги. Сыновья женились вовремя, живут они отдельно, в новых квартирах. Димитрий не хочет с ними жить. Поэтому остался в старом доме в одной комнате. Димитрий не хочет беспокоить сыновей — пока он в состоянии за собой ухаживать, пока у него хватает сил, а вот когда они его покинут, когда он совсем одряхлеет, только тогда пойдет он к сыновьям.
Пока ему хватает одной комнаты и пенсии. Пенсия у Димитрия большая — во всем парке ни у кого нет такой большой пенсии. Итак, Димитрий будет жить спокойно, и плевать ему на всех бездельников, зубоскалов, злопыхателей. Никогда не вспомнит он о прошлом — ни о хорошем, ни о дурном. Навсегда забудет «Барклая-де-Толли». Будет ходить в зоопарк со своими внуками, а когда они заняты в школе или на уроке музыки, или у преподавателя иностранного языка, он сядет на эту голубую скамейку и послушает пение птиц. А наступит знойный июль, он отправится к морю, там, на берегу, в кипарисовой аллее тоже есть голубые скамейки.
Тяжело опираясь на палку и время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть, в парк входит старик. Это Ироди, друг Димитрия. С Ироди Димитрий заново познакомился в этом парке. Оказалось, что знакомы они давно. Ироди был первым, кто на вопрос Димитрия не отозвался, как все остальные — «аджан». Димитрий не любит этого слова — «аджан». Когда он впервые пришел в парк, решил присоединиться к пенсионерам, чтобы поговорить о том о сем, надоело одному сидеть. Но с кем он ни заговаривал, все отзывались «аджан». Димитрий начал пересаживаться с одной скамейки на другую и наконец встретил человека, который сказал ему «батоно». Это был Ироди. Ироди — пенсионер со стажем, большой друг «молодых» пенсионеров. «Молодые» не могут привыкнуть к новой «профессии», тоскуют. Ироди их подбадривает, учит, как сделать интересной новую жизнь — он человек опытный. В парке Ироди знают все, с ним считаются, советуются, но только он очень состарился, ослаб, ходит, опершись на палку. Наконец-то он добрался до скамейки Димитрия. Сел рядом с ним, оперся на палку и уставился в землю.