Современный итальянский детектив. Выпуск 2
Шрифт:
Энеа сразу поднялся на второй этаж, уже не заботясь о том, что наделает шума. Какой-то нетяжелый металлический предмет выскользнул у него из рук и упал на пол.
Будильник показывал только половину восьмого, а Матильда была уже одета. В восемь Энеа появился в столовой. Она взглянула и ужаснулась: воспаленные глаза, ввалившиеся щеки, сидит, тупо уставившись в чашку с молоком. За все время не произнес ни слова, лишь на пороге пробормотал что-то вроде прощания.
На сей раз она твердо решила осуществить свое намерение и подняться в комнаты над оранжереей. Она сделает это сразу после ухода Саверии, до того как сын вернется к ужину.
Комнаты над
Весь день она собиралась с духом перед предстоящим вторжением. Часов около пяти Саверия, буравя ее своими черными глазками, спросила, не нужно ли чего-нибудь. Матильда велела ей сварить кофе, но даже не притронулась к нему.
Наконец она отпустила прислугу. На улице быстро темнело, как будто на мир спускалась свинцовая завеса. Матильда поднялась, заперла оба входа, причем в парадной двери оставила ключ, чтобы Энеа, если придет пораньше, не смог сразу открыть.
Затем сняла с гвоздя висевшие на буфете ключи от верхних комнат и решительно направилась по коридору к лестнице. Вставила в скважину ключ побольше; замок едва слышно щелкнул (Энеа его часто смазывал), и дверь мягко отворилась.
Так уж повелось в доме, что эта дверь всегда была заперта. Зимой — чтоб не студить помещение, весной и летом — от сквозняков. Когда же Энеа, словно огромный муравей, обосновался над оранжереей, перетащив туда все вещи, то и он не нарушил этой традиции: должно быть, оберегал свое логово от посторонних глаз.
Широкий лестничный пролет был огражден чугунной решеткой. Едва Матильда, щелкнув выключателем, зажгла хрустальную люстру, на черных перилах заиграли световые блики. Она поднялась по ступенькам к еще одной двери, над которой висела картина, изображавшая развалины замка в окружении темных, густых деревьев. Дверь Матильда отперла вторым ключом.
И вошла в кабинет Энеа.
Несмотря на то что она была в доме одна, ее не покидало чувство опасности, как будто кто-то мог внезапно напасть сзади. Поэтому она поспешила зажечь настольную лампу под абажуром из гофрированного шелка в форме цветка. Следуя за дугой света, Матильда обвела взглядом мебель, стопки книг на полках, вороха бумаги.
Энеа обставил кабинет по своему вкусу, и Матильда, как ни пыталась, не могла уловить в этом хоть какую-нибудь логику. К примеру, письменный стол напоминал прямоугольную деревенскую квашню из некрашеного дерева, и его не спасало даже то, что это пятнадцатый век. И разительным контрастом этой неуклюжей громадине было самшитовое кресло работы Андреа Брустолона с лакированными подлокотниками, напоминавшими сучковатые ветви деревьев, — их подпирали изящные фигурки амуров. Кроме кресла бумагами и книгами не был завален только антикварный столик из дуба, инкрустированного березой, на шести сужающихся кверху ножках. По рассказам, этот столик попал в дом Монтерисполи еще в начале прошлого века.
Матильда мешкала, не решаясь перевести взгляд на высокий мольберт, который, словно человеческая тень, возвышался сразу же за аркой света. В конце концов набралась смелости и подошла. Рисунок, так возмутивший ее в прошлый раз, исчез.
Вздохнув, она проследовала в мастерскую. Здесь царил идеальный порядок, как в операционной. Это впечатление дополняли ненавистные ей люминесцентные лампы на потолке. Никелированные краны мраморной
Матильда зажгла свет и замерла на пороге. На самом краю верстака стояла вырезанная из красного дерева голова молодой женщины с распущенными по плечам волосами и худым страдальческим лицом. Черты были едва обозначены, а вот волосы вырезаны на удивление тщательно, точно живые. Именно по волосам и можно было судить о том, что женщина очень молода.
Пустые глазницы напомнили Матильде женскую головку Адольфа Вильда, что стояла на комоде в ее комнате. Но если та женщина была изображена смеющейся, то лицо, вырезанное Энеа, казалось, искажено предсмертным криком.
Остальные работы были свалены в открытый сундук, занимавший целый угол мастерской. Изящные амфоры, украшенные цветочным орнаментом, вперемешку с маленькими быстрогривыми лошадками, впряженными в плуг быками, ангелочками, зацепившимися нимбом за ветвистые рога оленя.
Матильда еще раз вгляделась в деревянную голову на верстаке и подумала, что в этих пустых глазницах отразилось ее собственное страдание.
И вдруг увидела рядом скальпели, строгие, холодные.
Привычным жестом она провела ладонями по юбке, как бы вытирая пот. Ей захотелось повернуться и уйти: все равно без очков она не сумеет с точностью сказать, мужнины это инструменты или нет. Но ее опять остановили глазницы, в которых застыла мольба о помощи — не этой девушке, так другим, чей черед еще не наступил.
Матильда подошла, сгребла в кулак ненавистные скальпели и, спустившись по лестнице, положила их в футляр на каминную полочку.
17
Когда сообщили о новом двойном убийстве, город забурлил от неистовых страстей, какие обычно порождает страх.
Люди собирались на улицах, в подъездах, продуктовых лавках, в учреждениях, и среди них всегда находился кто-то, осведомленный лучше других. В низших слоях общества преобладала версия, что убийца — свихнувшийся отпрыск богатой семьи, у которой на совести немало темных дел. Кто-то договорился до того, что он английский дворянин, потомок пресловутого принца Альберта, прозванного Джеком Потрошителем. Дескать, лавры кровожадного предка не дают ему покоя, потому он поселился в одном из древних палаццо на холмах и наводит ужас на весь город.
А городская элита устраивала, что называется, приемы «в честь маньяка». Там, безусловно, выдерживался светский тон, но суть речей сводилась все к тому же: подозрения высказывались в адрес тех, кто по роду занятий пользовался режущими инструментами.
Кончилось тем, что один известный гинеколог, несколько лет назад обвиненный в совращении молодой пациентки, оказался в наручниках. Тем временем какой-то умник додумался до гипотезы по поводу вирилизма наизнанку. В самом деле, можно ли исключить женщин из списка подозреваемых? Ведь для того, чтобы стрелять в упор, недюжинной силы не требуется, да и резать трупы — тоже. Однако надо же сначала вытащить их из машины, а мертвое тело весит немало, возражали приверженцам этой версии. Ну и что, не сдавались они, разве нет женщин с хорошо развитой мускулатурой? Спортсменки, например, скалолазки. И каждый припоминал среди своих знакомых какую-нибудь великаншу.